Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

— Но ведь я же тебе говорил не брать еду у кого попало. Самой готовить. Да ещё и давать на пробу стражe и стрельцам, — тихим, почти ласковым голосом, но всё же отчитывая за провинность, сказал я Анне.

Она ничего не отвечала. Было видно, что сильно смущена. Процесс промывания желудка — вещь интимная. Особенно когда человек ещё находится под страхом смерти. Он может вести себя непредсказуемо и выглядеть далеко не образцово. Да и я не хочу вспоминать, как пришлось действовать без клизмы.

По мне, так произошедшее ещё больше нас сблизило. Теперь уж точно, я видел все… А, нет, осталось принять роды.

А вообще не знаю, как кому, но мне, человеку, прожившему жизнь, кажется: если муж и жена принимают друг друга даже в отвратительном состоянии — это и есть любовь. Анна не была пьяна. Но поведение и сам процесс очищения организма натолкнули меня на подобные ассоциации.

И, наверное, хорошо, что я сразу не бросился мстить тому, кто приложил к этому руку. Прав тот мудрец, который сказал: «Месть — блюдо холодное».

Скорее всего, кто-то был недалеко от моей комнаты и слушал, что происходит в спальне. Десятник, который прибежал на крики, успел сказать, что кого-то спугнул. Значит тот, кто решил меня отравить, а заодно и Анну, уже знал, что я жив.

Я не собирался действовать линейно, тут хитрый, нестандартный ход нужен. Так выкрутить ситуацию, чтобы с нее выгоду получить. Но при этом уничтожить своих врагов и тех, кто покусился на жизнь моей женщины.

В дверь постучали. Я аккуратно убрал голову Анны с колен, переложил на подушку. Анна попробовала возразить, но я приложил палец ко рту и улыбнулся.

— Отдыхай, — сказал я, указывая на воду. — Пей сейчас больше, у тебя обезвоживание.

— Без вошение? — сказала Анна, но я вновь приложил палец к губам.

Подошёл к двери и отодвинул массивный засов. На пороге стоял дежурный десятник, имени которого я даже не удосужился узнать.

— Полковник, стряпчий у крюка готовит телеги и собирается ехать, — сообщил мне десятник радостную новость.

Она показалась радостной потому, что теперь у меня не оставалось сомнений, кто именно покушался на мою жизнь и на жизнь моей женщины. Еще грешил на Афанасия Нарышкина, или даже на интригу Матвеева. Мало ли. У первого тормозов нет, слишком зарывается.

А у второго свои резоны могли быть. Вон, я же помню, кто подстроил покушение на государя во время бунта. Помню, но не использовал такую информацию. Правда она все больше обесценивается, но случая не представилось.

— Велишь задержать? — спросил десятник. — Нынче же изловим.

Я задумался ненадолго.

— Нет, пусть уедет, — сказал я. — Сколь в твоем десятке стрельцов?

— Так пятнадцать будет

— Пятерых отравляй за ними, те, что верхом добре скачут. Не дать как выйдут из Москвы, так взять стряпчего, повязать и ждать. Вестового токмо прислать, — сказал я

Ещё подумал и добавил:

— Сотню стрельцов велю вызвать в Кремль.

Пусть будут верные мне люди в Кремле чуть в большем количестве. Да и для общего антуража и создания необходимой картины нужно дополнительное присутствие вооружённых людей. Многие тут же вспомнят бунт и мою роль в его подавлении. Не будет лишним напомнить, что я могу.

— Пять стрельцов оставь с Анной и пусть запрутся; открывать — только мне. Остальных собери и пойдете со мной, — приказывал я.

Вскоре я шёл со всей едой, что продолжала стоять на столе, к царской кухне. Я оказался безжалостен по отношению к обитателям Кремля и не думал идти тихо. Я думал только о том, как пройти через кремлёвские палаты и спуститься вниз на царскую кухню нарочито громко.

Из комнат стали выходить дьяки и слуги. Наверняка их хозяева посылали разобраться, что же там за шум и кто не даёт им спокойно спать.

На кухне была лишь одна женщина — грузная, сидела на лавке, прислонившись к стене, и храпела.

— Встать! — выкрикнул я.

Женщина открыла глаза, резко подхватилась и побежала к столам. На столах лежали хлеба, окорока, колбасы.

Но она быстро опомнилась. Верно решила, что я вряд ли пришёл набирать еду. Остановилась, развернулась ко мне и внимательно посмотрела.

В это время я осматривал кухню: каких-то следов преступления здесь не было.

— Кто передавал еду Анне? — строго спросил я.

— Так я и передавала, — растерянно ответила женщина. — Анна пришла, приговаривала, что не успела своему касатику… тебе, стало быть, Егор Иванович, сготовить трапезу.

Получалось, что о нашей связи с Анной знает уже вся кремлёвская кухня. Придётся считать, что об этом знают все. А это — проблема. Живу, получается, в блуде.

На подобные шалости могут закрывать глаза, но ими же можно и воспользоваться против меня. Всё зависит от того, как повернуть информацию и какие цели при этом преследовать.

— Кто ещё был на кухне? Когда стало известно, что еда эта… — я указал на горшки и поднос с кренделями. — Кому она доставалась?

— Так никого и не было. Окромя токмо Марьи Матвеевны, — пожав плечами, отвечала женщина.

— Кто такая? — продолжал я, так сказать, допрос.

— Да как же ты не ведаешь? Жена она стряпчего у Крюка, — сказала женщина. — Больш за него, за мужа свого, властвует над нами.

И у меня всё срослось. Ну, или почти всё; оставалось лишь выяснить, по чьей инициативе решила меня отравить: своей ли или стряпчего. Впрочем, это не так и важно.

Тем более, если стряпчий собрался куда-то бежать, то он уже в курсе того, что произошло. Думаю, побег этого деятеля связан не только с попыткой укрыться от правосудия за отравление. Мои слова о возможном соучастии в бунте вполне могли послужить поводом для бегства. Обещал же, что добьюсь казни стряпчего. А я пока что никогда слова своего не нарушал. Да и репутация «кровавого полковника» о многом говорила.

Однако обвинения, похоже, будут другими.

— Анна не для меня еду брала. Эта снедь была для Петра Алексеевича, — сообщил я, внимательно глядя на стряпуху.

От моих слов её реакция сильно не изменилась. Значит, по всей видимости, она не причастна и не понимает, что здесь происходит.

Женщина показалась мне добродушной и простой. Аннушка не раз говорила, что на кухне есть добрые люди, которые её подкармливали. Порой Настасья, хозяйка, могла морить Анну голодом, и тогда другие помогали ей.

Я резко развернулся и пошёл в крыло царских палат, где жил государь. Там же и комнаты стряпчего. Этот, что «у крюка» должен быть всегда под рукой у царственной семьи.

Так что вначале я пошел