Фантастика 2025-147 - Юлия Шахрай

Также парню стало известно, что последний след Хао-цзу встречался среди мифов Эпохи Пепельных Небес.

“Никто не знает, где был рождён Хао-цзу… Потому что никто не помнит того мира… Потому что сам Хао-цзу забрал его с собой, когда исчез…”

Говорят, на старых полях, где никогда не было войны, иногда слышен плач. Тихий, детский, прерывающийся всхлипами. Те, кто слышит его, не могут объяснить, что чувствуют – но возвращаются домой уставшими, как после долгой утраты. Считается, что это места, где прошлые реальности были стерты, чтобы Хао-цзу мог выжить в настоящей. На некоторых склонах гор или стенах древних пещер иногда появляются тени без света. И если к ним приглядеться, то можно понять, что они выглядят как люди, застывшие в момент крика, или животные, которых никто не помнит. Учёные из секты Храма Девяти Небесных Ликов считали, что это остаточные образы стертых жизней, которые Хао-Цзу впитал, питаясь памятью умирающих миров.

А в обнаруженных записях храма Хвагёк был даже описан странный феномен – дети, родившиеся без возможности говорить, но которые во сне начинают произносить чужие воспоминания. Голоса в точности копируют умерших. Иногда – даже тех, кто ещё жив, но забыл свою суть. Старейшины секты Храма Девяти Небесных Ликов, которые весьма старательно изучали это существо, так как использовали похожие, хоть и не настолько мощные техники, были уверены в том, что это были отголоски силы Хао-Цзу, который когда-то вложил часть себя в каждого, чьё сердце было полно сожалений.

Также в Пепельных Хрониках говорилось о свитке, что нельзя прочитать. Любой, кто смотрел на него – видел свой собственный рукописный стиль, свои ошибки, свои страхи. Никто не мог его прочитать до конца, потому что каждая строка становилась личной болью. Про него говорили:

“Свиток, что читает тебя, а не ты его.”

Ученики, пытавшиеся его изучить, выпадали из реальности на несколько дней, а некоторые никогда не возвращались собой. Считается, что это был настоящий след Хао-Цзу, оставленный в материи мира. Когда Хао-цзу был наконец вытеснен за пределы мира, не было взрыва, битвы, света или грома. Он просто… Исчез. Но в этот день все зеркала дали отражение на мгновение позже, чем они должны были… Все реки стали течь тише… Люди начали плакать во сне, и не могли вспомнить, кого потеряли… Один старик, глухой с рождения, вдруг услышал жуткий крик, и умер от ужаса… И в небе над Северной Стеной открылось нечто, что выглядело как разорванный зрачок. Он не двигался, не следил – он просто был. Неделю. Потом исчез.

“Когда ты забудешь свою первую мечту – это Хао-цзу дотронулся до тебя… Когда ты будешь искать что-то в комнате, но не сможешь вспомнить, что именно – он наблюдает… Но если ты заплачешь, не зная, почему – он уходит… Он не любит видеть чужую боль… Потому что вся боль – уже в нём…”

Именно во время этих исследований, в горах, северо-западнее долины, в месте, где не растут ни травы, ни лишайники, где даже ветер обходит путь стороной, Андрей однажды почувствовал нечто странное. Это было не духовное давление, не резонанс энергии, не даже отголосок ритуала – нет. Это была тишина. Не звенящая, не глухая – пустая. Покой без мира, молчание без смысла. Очень сильно напоминавшая… Забвение…

Он набрёл на него случайно, во время очередной охоты преследуя одного из духовных зверей, что сбежали прочь от гнезда Нефритового паука. Но зверь, оказавшись у подножия чёрного склона, резко остановился, взъерошил шерсть, и взревел так, будто его ожогом прижгли. Он рванул прочь, визжа и скуля, и растворился в горах.

А вот Андрей остался. Он почувствовал смятение. Не зверя. Своё собственное. Что-то внутри, в ядре, в костях, в прошлом, как будто кто-то вытянул из него мысль, которую он никогда не формулировал. И не вернул. Потом он осторожно сделал шаг вперёд.

Перед ним располагалось место, которое было… неправильным. Земля не треснутая, не выжженная… Никакая… Цвета были выбелены, даже не серы… Размыты, как старое письмо, на которое пролили воду.

Но хуже всего были тени. Их не отбрасывал он. Их не отбрасывали деревья, которых не было. Но они были. Десятки… Сотни… Людей… Зверей… Форм, которых он не знал. Все они были замершими. Некоторые стояли, как будто ждали. Другие – сидели, обхватив головы. Одна тень стояла на коленях, с протянутыми руками. У другой – не было головы, но она продолжала двигаться, как будто кричала. Они не двигались. Но не были окончательно мертвы.

И именно там, в центре этого своеобразного кратера, парень заметил камень. И это был не обелиск, и не плита. Казалось, что формы его просто не существовало. Каждый раз, когда Андрей смотрел на него, он видел что-то другое. Кусок зеркала… Свернувшегося зверя… Свою собственную руку… Лицо какого-то старика… Пустую клетку… Каплю крови… Выцветший свиток…

А потом, буквально на какое-то мгновение, Андрей услышал голос. Не ушами. Внутри своего разума. Он не говорил. Он вспоминал за него.

“Ты искал силу… Но ты забыл, зачем она была тебе… Не бойся… Забудь остальное тоже… Забудь всё… Останься…”

Он сделал шаг назад. И всё исчезло. В своих записях, что он в последнее время стал делать, Андрей записал:

“Есть место, где даже мир сам боится вспомнить, кем он был. Я не знаю, что там увидел. Но это не было будущим. И не прошлым. Это было тем, что могло быть – и не стало. Я не вернусь туда. Пока не буду готов. Но я оставил там кое-что своё. Может быть, именно так работает след Хао-Цзу. Он не оставляет себя. Он оставляет тебя. В тех местах, где ты отказался жить честно.”

………..

Той ночью Андрей проснулся в предрассветной мгле, от ощущения, будто нечто медленно, как дыхание глубин, шевелится в самых корнях мира. Цзяолин не спала – она стояла неподалёку, её тело, обвитое туманом, мерцало в полумраке, словно отражая звёзды. Она не сказала ни слова. Но её взгляд – глубокий, змеиный, древний – говорил больше любого крика:

– Кто-то просыпается. Один из них. И ты уже сталкивался с его силой.

Но это было потом. Сначала – находка. Среди массы принесённых из монастырей свитков, один выглядел почти безнадёжно испорченным. Он был пережжён в нижней трети, хранил на себе следы влаги, пепла и даже крови. Но именно в нём Андрей заметил необычные символы. Они словно шли под другими, как если бы их вписали в уже готовый текст, зная,