Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

знакомые ромейцы расписывали её, как тихую патриархальную глушь, но прибыв сюда, он увидел яростное бурление жизни. По всей стране строились храмы и города, возникали новые пашни и производства. А в культурной среде вновь возрождался образ "мужа начитанного", вместо неуча, гордящегося своим "особенным" взглядом на всё и мудростью предков, чьим заветам и следовало лишь следовать.

Так что, положа руку на сердце, Никифору нравилась его новая жизнь. Он вёл лекции, участвовал в диспутах, проводил различные расчёты, за которые ему платили отдельно, а кроме всего прочего занимался и написанием новых учебников, впрочем, как и другие преподаватели университета. А ещё все они были привлечены к созданию новой Единой системы мер, которая в скором времени должна была заменить всю ту вакханалию, что творилась на Руси в сфере измерения длин, весов и объёмов. В награду же университет должен был стать одним из трёх главных хранителей эталонов, по которым и будут делать мерные инструменты мастера особого двора, уже созданного в Москве решением царя и Боярской думы. Таким образом, аршин в Туле должен был стать равен аршину в Белоозере, а сажень в Новгороде ничем не отличаться от сажени в Казани. И все меры должны были быть взаимосвязаны и, по возможности, выводиться друг из друга. Причём для решения этой задачи порой применялись достаточно оригинальные идеи. Так основной единицей веса стал гран, состоящий из пяти семян рожкового дерева. На этом настоял князь Барбашин, опираясь при этом на известное с древнейших времён свойство этих семян иметь постоянство массы. Однако введение подобного грана (который князь часто в задумчивости называл почему-то "граммом") немедленно вызвало изменение всех последующих мер веса, из-за чего новый пуд "похудел", а вот гривна, наоборот, слегка "потолстела". Зато теперь всё это многообразие подчинялось единой десятичной системе, что значительно облегчало расчёты. И привычно вызывало бурчание многих, мол "не по старине всё делается" и "опять греки во всём виноваты", хотя решение о новой системе принимали царь, митрополит и Боярская дума.

И подобной работы было много. Настолько, что Никифор даже не заметил, как пролетел первый год. Очнулся он только к осени, когда из Греции, Италии и земель под скипетром османского султана на Русь приехала достаточно многочисленная делегация молодых людей, отправленная сюда учиться наукам и православной вере. Ведь факультет теологии в Московском университете был самым большим из всех. А Никифор, глядя на них, вдруг вспомнил про слова князя о мягком воздействии, сказанные им, впрочем, совсем по другому поводу. Но умному, как говорится, достаточно. Ведь через какое-то время эти молодые священники разъедутся по своим странам и станут там со временем чиновниками, настоятелями и епископами, а потом и вовсе кого-то могут выбрать патриархами. А "умение работать с молодёжью" — как говаривал князь — "позволяет воспитать настоящих патриотов не какой-то отдельной общины, а всей Руси". Да, князь говорил это про свои школы. Но кто сказал, что он не думал и о таких вот студентах? Недаром же он постоянно подвизается в стенах университета. И если это так…, то это было просто грандиозно! Настолько, что у Никифора аж зачесалось в одном месте от желания поучаствовать в подобном деле. И поскольку он уже давно понял, что князь не делит людей по титулам, а оценивает их по делам и знаниям, то нужно было просто хорошо показать себя, доказать, что он именно тот, кто нужен. И оказаться причастным к тайнам…

* * *

На светлое Рождество в московском доме князей Курбских собралось всё княжеское семейство. Даже Семён Фёдорович примчался из Нижнего Новгорода, где в тот момент воеводствовал. Вот только отгуляв праздники, князья не разъехались из столицы, дабы продолжить службу, а собрались в отдельной горнице обсудить дела государственные, хотя в Думу из них никто и не входил. Даже Семён больше не пользовался царским благоволением. И всё из-за взглядов на царский развод и новую свадьбу. Впрочем, гордая полячка Курбским тоже не по нраву пришлась. Не такая она была, как Соломония, слишком уж своевольная. Видать мало было Калитичам греков при Софье, так теперь ещё и ляшские нравы решили при дворе завести. Этак, глядишь, и вовсе всё старинное благочестие из Руси исчезнет, сменившись чужим обычаем. Слыханное ли дело, новая царица не вышиванием в светёлке занимается, сенными боярышнями окружённая, а книжки всякие слушает, которые ей вслух они и читают. Точнее в основном читала княгиня Барбашина, так как большинство девиц из царицынского окружения были неграмотными. И ладно бы читали что-то богоспасительное, Библию или иную духовную литературу, так нет же, чтут всякую богомерзость о рыцарях да странствия, да гистории всякие, что в древности происходили.

Впрочем, и сам двор царицын многое претерпел за эти годы. Ушли в отставку старые мамки, что Соломонии служили верно. Царица-перестарок (шутка ли, в двадцать пять лет замуж вышла!) быстро показала свой норов: ежели ранее боярынями-казначеей, кравчей, постельничей да светличной были в основном пожилые женщины, часто вдовы, то теперь на эти должности подбирались те, кто успел выказать верность или нужность самой царице. Так боярыней-казначеей стала жена казначея Головина и дочь князя Одоевского-Швиха Мария, а боярыней-кравчей — княгиня Барбашина, супруга, набившего уже всем оскомину Андрюшки Барбашина. Подумать только дьяческая дочка стала главнейшей боярыней при дворе царицы, ибо находилась постоянно при ней и была, так сказать, её правою рукою во всех домашних делах. Конечно, многих при дворе государя это возмутило, но царица, понёсшая к тому времени от царя, смогла уговорить супруга принять её сторону. И только теперь Курбские задумались: получалось, что Ванька Сабуров не просто так на Андрюшку взъелся, говоря, что тот оттого против Соломонии говорит, что через новую царицу хочет сам на государя влиять. И ведь что получается? Прав был Ванька, не прогадал князюшка. А Курбские сему не верили. А ведь если подумать, то Андрюшка давно к этому готовился. Ведь жёнушка его не только читать да считать умела, но и чужеродные языки ведала. Уж на что ляшский язык похож на русский, а всё же с непривычки не всё и поймёшь. Вот и вышла Барбашина у царицы на первый план, что и по-ляшски могла с ней поговорить, и по-латински. Да говорят знающие люди, что не кружева да тряпки они обсуждают, как смиренным жёнам положено, а политИк государственный. И ладно бы польская княжна, они там, в закатных странах по-иному обучены, но Варька-то откель ума набралась? Ох и правду говорят: муж да жена — одна сатана! Опутали змеюки государей: он —