Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

узких улочках и в тесной застройке средневекового Штеттина показал себя во всей красе. Город запылал. А работы по тушению пожаров были сильно затруднены постоянным дождем из бомб и шрапнелей, которые так же вошли в арсенал применяемых для осады средств, а также тем, что тушился огонь не водой, которой в городе был избыток, а лишь песком или уксусом. И всё же город держался, ведь количества орудий у герцогов было слишком мало, чтобы терзать всю городскую застройку сразу. А осада выкачивала из казны померанских властителей огромные средства. Да так, что уже к июню Георг был сам не рад собственной задумке.

В результате он вновь прислал двух своих дворян в попытке убедить штеттинцев принять капитуляцию, однако эти уговоры были с презрением отвергнуты горожанами.

И осада продолжилась. Войска герцогов рыли траншеи и вязали фашины, под прикрытием которых всё ближе и ближе продвигались к стенам крепости. Наконец пришёл день, когда солдаты оказались в одном броске от города и, получив команду, ринулись на штурм. Который закономерно провалился. Драка вышла жестокой — горожане стояли насмерть, в ходе боя был тяжело ранен командир наёмной роты, но они всё же смогли отбить атаку. Неудача штурма и потери обрушили боевой дух герцогских наёмников, и лишь вовремя выдаваемое жалование удерживало их в рядах померанского войска. Впрочем, и горожанам досталось тоже немало.

Полгода осады пролетели незаметно. За это время в гостях у герцогов побывали посольства от императора, герцога Бранденбургского и Любека, желавшие прекратить нестроение в землях империи и ганзейском городе, но Георгу пока что удавалось извернуться от прямого ответа. Тем более что князь, выполняя договора, продлил найм графских войск, так что силы у него ещё оставались, а вот в городе тем временем начался разброд и шатание. О чём и поведали немногочисленные по первости перебежчики. И когда корабли подвезли дополнительный запас зажигательных бомб, герцог повелел обстреливать город денно и нощно, не давая своим восставшим подданным ни минуты передышки, понимая, что взять столицу требовалось до того, как император примет хоть какое-то решение. Иначе ни о каком самовластии даже в собственных землях думать уже не стоило. Георг уже жалел, что поддался на льстивые уговоры потомков римских императоров, как, благодаря выпущенному в Праге листку, стали понемногу именовать рутенов в Европе, чему, впрочем, сильно противились Польша и Литва. Но отступать было поздно, и он продолжал мрачно следить за бомбардировкой собственной столицы, подсчитывая будущие расходы по её восстановлению.

А Штеттин пылал. В огне гибли люди, рушились дома, сгорали немногочисленные оставшиеся запасы. И, в конце концов, горожане не выдержали. Поняв, что помощи им не будет, они в один не самый прекрасный осенний день распахнули городские ворота и выслали парламентёров, готовых капитулировать перед своими герцогами на любых условиях.

В результате Георг и Барним въехали в полуразрушенный город словно триумфаторы. Все городские хартии о вольностях и привилегиях, дарованные прошлыми герцогами были ими торжественно уничтожены, а члены магистрата заточены в тюрьму для последующего разбирательства. Городу же был дарован новый Устав, по которому герцоги были в городе превыше всего и их голос был решающим в любом вопросе. Во всём остальном он сильно напоминал былое Магдебургское право, дарованное Штеттину ещё в 1243 году. И, разумеется, таможня в Свинемюнде была вновь узаконена, правда лишь для тех купцов, кто не собирался добираться до герцогской столицы, а готов был расторговаться прямо на берегу Балтийского моря.

И как показали последующие события, мир для герцогов наступил весьма вовремя. Ещё не высохли чернила под новым договором, как от императора пришло гневное письмо, в котором он требовал прекратить войну, под угрозой императорской опалы. Разумеется, и Георг, и Браним немедленно склонились перед волей императора, заверив того в своих верноподданнейших чувствах. Вот только ростки вражды Померании с протестанскими князьями, а также с купцами из Ганзы, уже были пущены в землю и тучи кровавой бойни стали потихоньку сгущаться над землями империи.

А в конце года братья и вовсе, неожиданно для всех, подписали между собой договор о майорате, который законодательно запрещал деление единого герцогства на кучку малых частей, как это было при отце и деде, когда разом существовали герцогства Померания-Барт, Померания-Штеттин, Померания-Вольгаст, Померания-Штольп и Померания-Старгард. Что, разумеется, очень не понравилось герцогу Бранденбургскому Иоахиму Нестору. Так что очередной акт бранденбургско-померанской драмы был явно не за горами…

* * *

Евстахий Сорин был младшим сыном небогатого купца из Ржева, и принадлежал к тому типу людей, которым для души нужен был размах и масштабность. Вот эта его черта и привела его сначала в Новгород Великий, а потом и в Норовское, месту, где царил самый размашистый торг и куда стекались корабли с товарами из самых разных стран.

Денег при себе парень имел не много: всё, что выделил отец слишком уж непутёвому сыну, которому не хотелось толкаться локтями на маленьком ржевском базаре. Но Евстахий не унывал и верил в свою звезду.

Идею с векселями он прочувствовал сразу и без страха вложился в них почти всем, что имел. А после и вовсе устроился приказчиком в компанию, не забывая вкладываться в неё и как купец. Ведь удобно же: как приказчик плывёшь за море, а в трюме твой товар лежит, среди всего прочего. Ох и наловчился же он за несколько лет с иноземцами торг вести, куда только былая скованность ушла. А там ушлого приказчика и сам Сильвестр Малой приметил. Что ни говори, а у него чуйка была на деятельных людей дюже развита. И раз приметив, начинал он человека делами подгружать, да присматриваться, как тот с ними справится, да много ли к рукам приберёт. Ибо честных людей в торгу нет (поговорка про "быть у родника да водицы не испить" ведь не про чиновников родилась), но только и меру знать надобно! И коли человечек подходил под его критерии, то начинал он его вверх тянуть, да к делам большим приставлять. Но не дай боже не справится с искушением — жизнь такому Сильвестр сломает без сожаления.

В общем, очень скоро заматеревший Евстахий стал одним из основных помощников Малого. А следом пришли и хорошие деньги. Так что нынче парень был не только отца родного богаче, но и многих толстосумов ржевских, если не брать, конечно, совсем уж именитых, вроде того же Бориса Горохова, которого разорил брат прошлого государя, князь Фёдор, и за которого вступался сам Иосиф Волоцкий. Но всё равно никто его уже Евсташкой на родных улицах не кликал,