Танцор Ветра. Том 3 - Константин Александрович Зайцев

Тяжелый воздух трюма, пропитанный смертью и прахом темных ритуалов, сменился прохладной, солоноватой сыростью канала. Мы устроились в лодке, словно израненные звери, нашедшие временное логово. Ликуй, упершись веслом в гнилую обшивку баржи, одним мощным толчком отправил нас в скольжение по черной, маслянистой воде. Баржа, нашедшая свое последнее пристанище у полуразрушенного причала, медленно отплывала в прошлое.

Ксу стояла на корме, прямая и недвижная, как нефритовая стела. В ее усталой позе не было и тени слабости — только сосредоточенность последнего аккорда. На палубе брошенного судна, под отблески ущербной луны, я видел то, что она приказала собрать: бурдюки с ворванью, разлитые широкими, жирными лужами; кучи промасленного тряпья, вперемешку с щепой и обломками; ветхие циновки, впитавшие в себя годы грязи. Все это слилось в уродливый погребальный костер, ждущий искры.

Она неспешно подняла лук. Движение было отточенным, почти ритуальным. Она выбрала одну стрелу — с длинным, вороньим оперением, черным как сама ночь. Кончик стрелы коснулся факела, закрепленного на корме нашей лодки. Черное перо на миг вспыхнуло багрянцем, а затем язычок живого огня жадно обнял наконечник, заливая его трепещущим золотом. Она натянула тетиву. Миг абсолютной тишины, где слышалось лишь шипение огня и наше прерывистое дыхание.

Выстрел.

Стрела-феникс описала в темноте короткую, роковую дугу. Она вонзилась не в дерево, а в самую сердцевину масляной лужи у основания кучи тряпья.

Сначала — лишь яркая точка в черноте. Потом — яростный вздох пламени, золотисто-багровый, рвущийся ввысь. Огонь лизнул промасленное тряпье, и мгновение спустя весь нос баржи превратился в пылающий факел. Огненные языки, похожие на танцующих демонов, рванули по лужам масла, пожирая щепу, циновки, впитываясь в потемневшее дерево. Хлопья черного пепла, как горестные мотыльки, взмыли в ночное небо. Треск и гул пожираемого корабля разорвали тишину канала, отражаясь эхом от каменных берегов. Баржа горела. Горела жарко, ярко, неистово, превращаясь в погребальный костер для лорда Ляна, его кошмаров и всех следов нашей кровавой вылазки. Клубы едкого, черного дыма заволакивали звезды, словно сама ночь оплакивала это чистилище.

Следом полетела вторая стрела, затем третья, и, наконец, в палубу вонзилась последняя стрела. Четыре выстрела — как дань смерти. Да, мы не могли достойно похоронить мертвецов, что контролировал Лян, но даже такой простой ритуал лучше, чем покоиться без посмертия.

Баржа была теперь гигантским погребальным костром. Огонь, ярко-оранжевый, с черными языками дыма, уже вырывался через палубу, пожирая рваные паруса, превращая надстройки в пылающие скелеты. Искры взлетали в свинцовое небо, как души проклятых, наконец-то отпущенные. Грохот рушащихся конструкций сливался с ревом пламени, отражаясь от каменных стен канала. Жар доносился даже сюда, смешиваясь с ледяной сыростью воды.

Я смотрел на отражение этого адского пламени в глазах Ксу. В них не было ни злорадства, ни облегчения. Только глубокая, ледяная решимость и усталость, доходящая до самых костей. Багровые блики прыгали на ее бледном, осунувшемся лице, подчеркивая тени под глазами. Огонь пожирал прошлое, но его жар не согревал нас.

Лодка скользила по черной ленте канала, увозя нас прочь от пылающего острова скорби. Стены ветхих лачуг, теснящихся по берегам, казались безликими тенями в колеблющемся свете нашего факела и далекого пожара. Вода была черной и густой, как чернила, лишь кое-где на ее поверхности дрожали огненные змейки — отражения костра. Воздух стал холоднее, пробирая до костей сквозь пропитанные потом и кровью одежды. Тишина, нарушаемая лишь мерным шлепком весел Ликуя да прерывистым дыханием Шифу, висела тяжелым покрывалом. Усталость была осязаемой, густой, как туман, поднимающийся с воды на рассвете. Она окутывала нас, замедляла мысли, делая движения вязкими. Даже боль притупилась, уступив место пустоте и леденящему холоду, идущему изнутри.

Этот безжалостный холод разбивался о волны тепла, которое дарила мне Сюэжун. Ее голова удобно устроилась на моем плече. Плевать на все, что будет дальше, но сейчас мы сделали главное: спасли ее жизнь, и теперь ее судьба вновь будет зависеть только от нее.

Глава 8

Лодка глухо ткнулась днищем в вязкий берег. Не причал, а просто гниющую кромку земли, где вода сдавалась под натиском грязи, гнилых водорослей и корней полузатопленных деревьев. Тихий всплеск, скрежет по илу — и мы наконец-то остановились. Даже такое путешествие на покачивающейся посудине меня не вдохновило — похоже, не стать мне великим моряком. То ли дело когда ты паришь в небесах, ловя воздушные потоки всем своим естеством, а небесное крыло отвечает тебе на малейшее движение. Легкий ветерок коснулся моей щеки, словно это сделал кот мягкой лапкой. Он словно говорил: «Ну эту землю, давай полетаем». Обязательно полетаем, брат. Но сейчас нам надо выбраться из этого дерьма.

Каких-то жалких два квартала. Меньше тысячи шагов, вот только любой из них может стать последним. И дело даже не в том, что местные были послушны воле Ляна. О нет, все куда прозаичнее: для них мы — великолепный источник полезных ресурсов. С каким бы удовольствием я плюнул в лицо Первому Советнику и генерал-губернатору, что допускают жизнь людей в таких условиях. Пусть я не могу сделать этого сейчас, но первый обязательно сдохнет, а что делать со вторым — будет ясно позже. Пока же надо выбираться.

Тишина здесь была иной. Не священной, как перед выстрелом Ксу, а тягучей и ощутимо враждебной. Воздух пропитали запахи гнили, стоячей воды и чего-то еще — резкого, алхимического, как дешевые красители с ближайших кожевенных мастерских. Туман, густой и молочный, цеплялся за черные остовы развалин, нависавших над каналом. Лунный свет пробивался рваными лоскутами, создавая зыбкие островки полумрака среди абсолютной черноты.

— Добрались. Осталось самую малость, — хрипло выдохнул Ликуй. Он стоял на ногах, опираясь на весло, как на костыль. Его лицо под слоем грязи и копоти было серым от боли и потери крови, но в единственном глазу горел неукротимый огонь. — Моих ребят… я донесу. Они это заслужили.

Он кивнул на два запеленатых тела в центре лодки. Голос был тверд, но каждое слово давалось усилием. Рана на боку, даже перетянутая, была чудовищной нагрузкой. Он посмотрел на третье тело — госпожи Хуэйцин, аккуратно укрытое темным брезентом. Взгляд его скользнул мимо, не задерживаясь. Ни тени сомнения или вопроса. Без прямого приказа Ксу — это была не его ноша. Не его долг. Не его госпожа.

Ксу, опираясь на лук, поднялась. Ее движения были медленными,