Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

комбеза базовых, один на руках — второй тут. Не обосритесь, когда наденете, там пластины внутри сами гуляют, тоже умные. Парадная форма в шкафчиках, беречь — как мамкину фотокарточку. Свободны!

— По-раздолбайски тут все, — констатирует Федор, когда мы выходим наружу и оглядываемся. — Вольно.

— Вот это — вольно?..

— Конечно, — радостно отвечает Ганя, — еще как. Кста, в увольнение тут действительно отпускают запросто и допоздна притом. Мне отец сказал.

Вот мы и сходили в первый раз в увольнение. И этот блин вышел комом.

* * *

— Кабзда! — экспрессивно пророчит Сицкий. — Кабзда нам в городе!

В тот раз портал перенес нас внутрь базы, сразу на плац, а теперь, как положено, подходим со стороны КПП. Федька старается не идти в раскоряку, Славик и Славик поправляют фуражки.

Лязгают засовы, крутятся вертушки.

На базе всем управляет ИИ, но притом на входе все равно двое дежурных — рядовые.

— Вам сразу к полковнику, — лениво извещает один, круглолицый и конопатый. — Он там рвет и мечет. Срет и топчет!.. Кто Усольцев, ты? А ты чо, дебил, в городе наушник не вытащил?

Пацаны оборачиваются ко мне.

— Андрюха, — говорит Мирослав, — а ты что, наушник не вытащил?..

— Кабзда в городе, — резюмирует Сицкий, — и здесь теперь тоже кабзда.

Глава 5

Соль. Будущее не принадлежит никому

«— Наши жизни не принадлежат нам, — сказал Митрандир. — От первого вздоха до последнего зова мы сплетены нитями судьбы с теми, кто был, есть и будет. Поможешь падшему подняться — и его благодарность тебе зажжет свет в ком-то еще. Так растет древо надежды, ветви которого пронзают тьму. Но если твоя рука посеет семя гнева — даже малый росток его станет тенью, что будет ползти за тобой и потомками, пока ее не смоет река времени».

Это Токс на втором этаже читает малышам легендариум.

'Куруфин сжал рукоять меча:

— Ты говоришь так, будто мы лишь пыль на ветру, Митрандир! Но разве не в нашей власти рвать нити судьбы?

— Рвать — да, Куруфин. Но каждая оборванная нить звенит в судьбах других, как надтреснутый колокол. Помни: сколь бы ни были благородны побуждения, твой клинок, разящий врага, оставляет шрам на древе мира. Тень от него может упасть на тех, кого ты никогда не видел'.

Стараясь не шуметь, поднимаюсь на второй этаж. Похоже, получится неплохой материал для эхони — так на Тверди называют сториз. Помимо прочих дел, я еще и веду блог нашего детского дома. У него уже тысячи, а не десятки тысяч просмотров, в плохой день и вовсе сотни; однако нет-нет да и капнет пожертвование-другое. Из малышей, зачарованно уставившихся на Токс, получается отличный видеоряд. Конечно, здоровенные лбы из старшей группы такого умиления ни у кого не вызывают.

Рядом с дверью к малышам стоит Кубик, он так увлеченно подслушивает, что не слышит моих шагов — позорище для снага. Завидев меня, Кубик с нарочито независимым и скучающим видом уходит по очень, конечно же, важным делам. Прячу улыбку. Старшим Токс тоже читает легендариум, но там всякая эльфийская унылота — такой великий герой сразил несметные полчища орков, сякой великий герой сразил еще более несметные полчища орков. Поэтому старшие украдкой подслушивают уроки младших — куда более простые и трогательные.

Тихо вхожу — мне-то можно! — и снимаю на смартфон мордочки малышей и сидящую с ними на полу Токс.

— Все мы связаны между собой невидимыми нитями, — говорит она, — и каждого пронизывает живой свет Илюватара. Этот свет берет начало в вечности и туда же возвращается. Вот почему у всех живущих душа общая.

Когда Токс всякое такое говорит, кажется, что на ее лицо падает свет, у которого вроде бы нет внятного источника, и на детей тоже ложится его отблеск. Смотрю на доверчивые мордашки и думаю, что ведь мы, снага, нормальные — в этом возрасте по крайней мере. Откуда потом что берется — черствость, грубость, жажда крови, похоть? Что же не так с этим всем? Со снага-хай, с городом, с миром, даже с самой, Моргот ее побери, природой разума?

Так сложилось, что младшими и средними занимается в основном Токс, а на мою долю остаются общие дела Дома и старшие оболтусы. Наверно, это потому, что мы с ними близки по интеллекту, ответственности и видению мира. Кстати, надо бы и их заснять в эхони… должен же у них найтись хотя бы какой-то симпатичный ракурс.

Спускаюсь к старшим. Из спальни мальчиков доносится голос — Чип, кажется:

— Этим мразям можно верить в одном. Когда они говорят, что хотят убить вас — сто пудов не врут, ять.

Чип, к сожалению, знает, о чем говорит. Он один из тех, кого я вытащила с яхты работорговцев. У него до сих пор дефицит массы тела, хотя жрет пацан как ломовая лошадь.

Чипу вторит громкий выразительный шепот Ежа:

— Соль сказала, с опричниками надо, как с бешеными собаками, нах.

Что⁈ Я такое говорила? То есть говорила, но совсем не в этом смысле!

Несколько голосов вразнобой тянут:

— Нам кабзда-а-а…

— Не ссыте, — Еж. — Мы эту сволоту прижмем.

Так, хватит. Врываюсь в комнату:

— Конечно, вам кабзда! Вы даже не представляете себе, насколько! Сейчас вам раскроется истинное значение слова «кабзда»! Что тут за разговорчики на мою голову? Какое «прижмем»⁈ Я ясно и четко сказала — подальше держаться от псоголовых, по-даль-ше! Что тут непонятного?

Без хвастовства, для этих ребят я — живая легенда и ролевая модель. Все они обязаны мне жизнью в относительно нормальных условиях, а некоторые — так и собственно жизнью как таковой.

Но это совершенно не значит, что они хотя бы пытаются слушать то, что я говорю. Однако оплеухи и подзатыльники помогают донести послание. Ну, немного помогают.

Замахиваюсь. Кубик пытается пригнуться — и звенит металл. Из его кармана на пол выпадает самодельный нож.

Даже закрепить нормально не мог, лошара.

— Та-ак… — обвожу притихших парней медленным тяжелым взглядом. — Сдали оружие, у кого какое есть. У вас тридцать секунд.

— Но, Соль, они же… псы… они сказали… — вступает Чип.

— БЫСТРО!!

Через тридцать секунд на полу передо мной — горстка разномастного холодняка.

— Это все?

Еще один обзорный взгляд-рентген. Ребятам в этой комнате по 14–16 лет. Все они для меня