Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Просто пошел.

Любава на кровати лежала, смотрела сердито. Девки вокруг суетятся – царица рукой махнула:

– Все вон отсюда!

Второй раз упрашивать не пришлось.

Платон спальню оглядел, сразу заметил неладное.

На стене пятно мокрое, явно туда что-то кинула, на полу рассыпаны орешки разные, книга лежит – половина страниц смята.

– Что случилось, сестрица?

– Ничего хорошего. Феденька у себя лежит, плохо ему.

– Что с племянником?

– Дурища эта, Утятьева, напоила его зельем приворотным.

– Почему ж дурища? Мы так и думали сделать, разве нет?

– Не сработало зелье, Платоша! Не вышло у нее ничего. Мальчика моего корчить стало, потом вырвало… все напрасно. Не закрепился приворот, хуже того, едва припадок с ним не случился…

– Не случился?! Сам справился?

– Нет. Боярышня Заболоцкая рядом оказалась. Помогла, чем смогла, опамятовался Федя.

– Так… а боярышня?

– Так ведь вода в кувшинчике, Платоша, Анфиса и сама ее выпила спокойно. А приступы и раньше были у него, не этот первый, не этот последний. И к Устинье тянет его. И ежели она помогает те приступы снимать – может, и пусть ее?

– Помогает. Да тебе не подходит.

Царица брови сдвинула, но в брата кидать ничем не стала. Сама она обо всем знала, смиряться пыталась, просто искала в плохом – хорошее.

– Смирюсь я. Ради сына потерплю покамест.

Платон поклонился почтительно. Любава на него рукой махнула.

– Спину-то не гни. Сядь, подумаем давай. Утятьева пусть остается в палатах, ничего страшного не случилось. А вот как бы Заболоцкую обломать?

– Может, семье ее пригрозить? – Платон невольно задумался. – Сидела б она тихо-ровно, какая хорошая жена была бы!

– Не про нее тихо-ровно твое, не о ней то сказано.

Платон только вздохнул.

– Нам бы девку с той же силой, да покладистую. Узнаю я, что можно, о семье ее, расспрошу, чем прижать ее можно как следует.

– Узнай, Платоша. Очень нам боярышня б надобна.

– А ежели поговорить с ней впрямую?

– Не поможет, Платоша, не согласится она. Я ей в глаза смотрела, я силу ее чуяла… да и как тут правду скажешь?

– И то… искать будем, Любавушка. Каждого человека переломать можно, надобно только знать, чем взять.

– Ищи, Платоша. Времени у нас и нет, почитай. Красная горка близится.

Боярин Раенский кивнул, удалился, внутренне шипя, ровно гадюка. И были у него причины злиться и ругаться. Порча – не удалась.

Приворот – снова нет.

А ежели ведовство не помогает, так мы по старинке, железом каленым да словом ласковым. Это-то на всех и завсегда действует. Он точно знает.

* * *

Михайла решил не тянуть.

Покамест боярышне все хорошо помнится… уложил Фёдора в постель да и пошел Устинью искать. Постучал в горницу, вошел.

Сидит Устя на лавочке, у окна, кружево плетет, коклюшки перебирает. Из окна свет сероватый, и в нем Устя словно плывет и кажется чуточку нереальной, ровно утренним туманом окутанной. Не женщина – видение дивное.

У Михайлы даже под ложечкой закололо.

Любит он эту девушку!

Лю-бит!

Пусть она ему уж один раз отказала, да жизнь длинная, могла и передумать. Особенно как на Фёдора насмотрелась да в гадюшнике дворцовом пожила.

Могла ведь?

– Устиньюшка, радость моя, сердце мое…

– Не разрешала я тебе так со мной говорить, Ижорский. – Устя от коклюшек и взгляда не подняла.

– А я без разрешения. Устиньюшка, милая, поехали со мной?

– Куда, Ижорский?

– Куда угодно! Мир большой, весь он перед нами! Обвенчаемся да и уедем. Есть деньги у меня, не придется горе мыкать.

– Ижорский, я уж говорила тебе и еще раз повторюсь. Не люб ты мне. Не надобен.

– А вот это все по нраву тебе? Царицей быть хочешь?

Михайла смотрел дерзко, зло даже.

Устя его взгляд встретила прямо, отворачиваться не пожелала. Понимала, оговорился он, не царицей сказать хотел, а царевной. Но – царапнуло.

Царицей быть – хотела, да только с Борисом рядом. Чтобы помогать, поддерживать, чтобы защищать до последней капли крови. Вот и царапнуло ее сейчас, больно…

– Твое какое дело, Ижорский? Иди себе поздорову, не замай тут!

– Так самое прямое, Устиньюшка. Люба ты мне… Неуж правда за Федьку пойдешь?

– Лучше за него, чем за тебя.

Лицо гневом исказилось, зеленые глаза ядом блеснули. Топью болотной, бездонной…

– Я тебя еще спрошу, Устиньюшка, когда время придет.

Устя только фыркнула насмешливо:

– Иди себе, Ижорский, иди, да не останавливайся.

Михайла и вылетел, дверью хлопнул.

Да что ж за наваждение такое?!

Под кожу ты влезла мне, гадина! И вырвать тебя только с кровью можно, с сердцем из груди вытащить! Да за что мне такое?!

Устя и выдохнуть не успела – дверь наново хлопнула. Перед ней Аксинья встала, руки в бока уперла.

– Вот ты как?! ДА?!

– Я? Да о чем ты? – Устя и не поняла сразу.

– Михайла! Мой Михайла тебе в любви признавался! А ты… ты… ГАДИНА!!! – завизжала Аксинья. И лицо сестре царапать кинулась.

Устя только выдохнула, сестру в угол спроваживая. Увернулась чуток да ножку подставила – отлично получилось.

– Охолони, дура. Не нужен мне твой Ижорский!

– А ТЫ!!! ТЫ ему нужна!!! – вовсе уж дикой кошкой зашипела Аксинья, но более не кидалась, поняла, что бесполезно это.

Устя только плечами пожала:

– Пройдет у него. Успокойся, никто из нас Ижорскому не надобен, разве что власть да деньги. Ради них он и на корове женится…

Может, и не стоило так-то, да сил уже у Устиньи не было. От тревоги за любимого мужчину, от поисков черного, от бессонных ночей, да и Фёдор тут, и бояре, и днем гадюшник девичий… кто ж тут выдержит? Устя исключением не оказалась. Накопилось все – и сестре досталось, не смогла боярышня спокойствие проявить.

Аксинья завизжала, ровно свинья, – и из горницы вылетела.

– НЕНАВИЖУ!!!

Устя на лавку присела, лбом к стенке прислонилась. Дерево прохладой утешало, ласкало, успокаивало.

Ничего-то не поменялось. И тогда Аксинья ее ненавидела, и теперь… и опять из-за Ижорского?

Дура… не стоит он того. Но как ей объяснишь?

* * *

Аксинья по коридору бежала в отчаянии, пока не уткнулась в кого-то большого, теплого, поневоле остановиться пришлось.

– Ой…

Варвара Раенская девушку перехватила, по голове погладила.

– Что случилось-то, деточка?

Аксинье того и хватило, слезы потоком хлынули.

– Не любит он меня! НЕ ЛЮБИТ!!! Устинья ему надобна!

Варвара девушку по голове погладила.

– Что ты, деточка. Не плачь, не надобно, все хорошо будет.

Куда там!

Разрыдалась Аксинья так, что света белого не взвидела. И из глаз текло,