Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

— Заходи носом к берегу! — сказал я рыбакам. — Когда убегать будем, щитами прикроемся.

Мужики после недолгого раздумья кивнули и заложили крутую дугу. У этой лодки нос от кормы не отличается ничем, можно в любую сторону грести. А я очень надеюсь, что часовые сейчас ждут врага спереди, а не сзади, и у меня будет время хотя бы на пару прицельных бросков. Горшков-то у меня целых пять, потому что я изрядный оптимист. Для неоптимистичного варианта я положил рядом натянутый лук и пять стрел, каждую из которых тщательно осмотрел перед выходом. Плоский бронзовый наконечник наносит жуткие раны, широкие и кровавые. Страсть, до чего дорого такой красотой стрелять!

А у ограды лагеря завязался нешуточный бой. Наши парни бьют из темноты по ахейцам, которые в свете костров видны как на ладони. Сами же ахейцы наблюдают какие-то темные пятна, на которые лишь иногда падает свет ущербной луны. Берег все ближе, и я раздул угольки, бросив в горшки по куску смолы.

— Ну, господи, помоги, — прошептал я, когда до цели осталось всего ничего. — А, черт! Неактуально! Он же не родился еще. Шанта, бог воинов, укрепи руку мою! Я принесу тебе в жертву барана и козу! Да, так правильно будет!

Мы подошли к берегу между двумя крайними кораблями. До каждого — метров по десять. Я раскрутил свою доморощенную пращу и бросил первый горшок, который разбился о палубу с печальным звоном. В том хаосе, что творился сейчас в лагере, этого никто и не заметил. Если не заметят еще хотя бы пару минут, у меня все получится. Зной стоит необыкновенный, и дерево палубы должно быть сухим до звона. А ведь там еще такелаж и паруса.

Второй горшок пошел. Третий! Четвертый! Все, лимит удачи исчерпан. Меня заметили, и на берег выбежал полуголый воин, который держал в руке пращу. Он размахнулся, выписав замысловатую петлю, и бросил камень, который ударил меня в грудь, прикрытую восемью слоями проклеенного полотна. Удар оказался до того силен, что меня даже с лавки сбило. В груди хрустнуло что-то, и я едва смог вздохнуть. Если бы в голову попал, только мозги бы брызнули. Как хорошо, что их там нет!

— Ходу! — прохрипел я и зашарил рядом с собой, пытаясь взять щит.

Из лука пострелять захотел, мальчик? Подумал, что тут тир! Унести бы ноги!

— Да подними ты щит, парень! — заорал рыбак, который ударил веслами так, что на лбу его набухла вена толщиной в палец. — Убьют ведь!

Я поднял щит, сплетенный из лозы, и вовремя. В него тут же впилась стрела. Вторая воткнулась в борт рядом со мной, а третья ударила старого рыбака под лопатку, и он со стоном упал вниз. Я выхватил у него весло и начал грести, уводя лодку прочь от берега, на котором разгоралось два огромных костра.

Глава 6

Очередное пробуждение стало чуть менее неприятным, чем предыдущее. Я сел на кровати и вздохнул. Было больно, но терпимо. Отбило грудную клетку капитально, но ребра вроде целы. У меня был печальный опыт в прошлой жизни, сломал, но сейчас непохоже. Я встал с постели и повертелся из стороны в сторону. Ужасно неприятно, но боль глухая и какая-то далекая. Глубокий вдох! Нет, все-таки целы ребра.

— Проснулся? — в комнату заглянул отец, на лице которого, обычно совершенно непроницаемом, я сейчас читал что-то, смутно похожее на одобрение. — Пошли, тебя дядя зовет.

— Что с рыбаком? — спросил я. — Живой?

— Все хорошо с ним, — успокоил меня Анхис. — Стрела без наконечника была, в ребро уперлась. Ее наш костоправ вырезал и кровь прижег. Жить будет, а царь наградит его.

Из боковой комнатки, в которой я ночевал, до царских покоев — рукой подать. Да, это не Троя. Тут с десяток небольших клетушек, в которых живет царская семья: жена, две дочери и маленький сын, что как бы намекает на мое будущее. Хотя, у нас и хеттские обычаи тоже действуют. Воины могут выбрать царем не только племянника, но даже мужа старшей дочери. Это у нас восточная деспотия такая, где знать не дает царям слишком сильно задирать нос и держит их за горло. Маркс и Энгельс, которые по живому разделили историю человеческого общества на формации, тихо плачут в сторонке. Они ни в одном месте не угадали.

— Эней! — раскинул руки дядя и обнял меня. Больно же, блин! — Я так расстроился, когда услышал твое хвастовство на пиру, но теперь я тобой горжусь. Никто не скажет, что сын моего брата — болтун. Молодец!

— Что там у ахейцев? — спросил я.

— Собираются отплыть, — усмехнулся Акоэтес. — Боги неблагосклонны к ним в этом походе. Они поищут добычу полегче.

— Это же ахейцы! — пристально посмотрел я его.

— Ахейцы, — удивленно глянул на меня дядя. — И что такого?

— Они не должны уйти! — жестко посмотрел я ему прямо в глаза. — Они все равно вернутся, дядя, только с большими силами.

— Это не исключено, — лица отца и его брата окаменели, а Акоэтес в задумчивости сел в резное кресло с выгнутой спинкой и подпер кулаком подбородок.

— Аххиява стонет без олова, им нужен северный путь, а Париама выкупает почти все на корню. В стране Хатти были небольшие копи, но они выработаны до конца. Там теперь ни крупицы олова нет.

— В земле данайцев неурожаи, — продолжил я. — Мне рассказал об этом наемник из Афин. Там стоит засуха, и земля родит плохо. У них много сильных парней, которых нечем кормить. Они вернутся, дядя, вот увидишь. Да, мы им хорошенько навешали, но они уже разведали здесь все, что нужно. Они нашли удобные бухты на том берегу, нашли воду и деревни, где возьмут зерно. Потеря двух кораблей — небольшая цена за это знание.

— Он прав, — скупо обронил отец. — Смотри, брат, даже мальчишка понимает это. Я говорил с Париамой. Послы ахейцев требуют долю в поступающем олове и свободный проход на север. И они наглеют с каждым днем. Договор с царем царей становится плохой защитой для нас. Да и сами цари тоже.

— А что с царем? — повернулся я к отцу.

Этого я не знал. Этого вообще никто не знает в том времени, из которого я пришел. Гипотеза, что Хаттуса была разграблена «народами моря», в ученом сообществе принимается далеко не всеми. Город просто покинули жители, а потом сожгли. Нет ни обломков мечей, ни тел убитых, ни