Злейшие пороки - Хлоя Гонг

простого: схватить любой подвернувшийся под руку тяжелый предмет и быстрым движением оглушить ее. Он вполне может сделать это, пока комната пуста, и никто не накажет его за опрометчивость.

Она даже может допустить, чтобы это произошло.

Антон тянется к пряди ее волос. Этот жест выглядит ласковым вначале, пока он навивает прядь на палец. Потом он с силой дергает за нее, и Калле приходится податься вперед, чтобы он не вырвал ей волосы. Вскинув руку, она хватает его за запястье. И не смеет посмотреть прямо ему в глаза. Только сжимает его руку, не усиливая и не ослабляя захвата, и дыхание застревает у нее в горле. Абсурдом кажутся даже воспоминания о том, насколько иными были обстоятельства, когда они в последний раз стояли так близко. Может, и Антон думает о том же: о ее прикосновениях, ночной темноте, бушующей снаружи грозе, белых вспышках, видных в щели жалюзи. О беспорядке на полу. Спутанных простынях.

– Что это? – напряженным шепотом спрашивает Калла. – Твое незаконченное дело.

Мысленно перебрав варианты ответа, она находит лишь несколько возможных. Помимо нее самой, если что-то и способно удержать на одном месте опасного человека, привыкшего спасаться бегством и прятаться, то оно точно связано с Августом и с тем, о чем Антон узнал, вселившись в его тело.

Антон отпускает ее. Как это ни ужасно, Калле недостает его прикосновений, даже причиняющих боль. Она хочет еще, жаждет продлить момент контакта, убедиться, что Антон настоящий и, несмотря на то что она разорвала его в клочья, он сумел вновь слепить себя так, как не смог бы никто.

Дверь в центр наблюдения содрогается, пресекая все, что Антон мог бы сказать в ответ. У Каллы остается всего секунда, чтобы взять себя в руки и придать лицу бесстрастное выражение, прежде чем в комнату входит Галипэй Вэйсаньна и рывком закрывает за собой дверь.

– Август, я прождал тебя возле твоих покоев весь вечер, – резко выпаливает он. – Твое присутствие необходимо в королевском лазарете.

Антон не глядит на своего телохранителя, зато Калла внимательно изучает его. Измятый воротник загнулся. Взгляд серебристых глаз кажется диким, каким не должен быть у послушной тени Августа Шэньчжи, посвятившей ему всю жизнь.

– Не сейчас, – отзывается Антон.

– Что случилось в лазарете? – спрашивает Калла.

Антон, метнув в нее негодующий взгляд, начинает:

– Какое из слов «не сейчас» тебе не?..

– Отта Авиа, – перебивает Галипэй.

В тот же миг Антон потрясенно вскидывает голову и круто оборачивается.

– Что ты сказал?!

– Я сказал, что это из-за Отты, – повторяет Галипэй. – Она здесь.

Глава 6

Во Дворце Единства часы бьют полночь. На одном этаже за другим электрические лампы вспыхивают, уловив движение по спящим коридорам, разгоняют мутно-лиловый туман для Антона, который широким шагом движется по северному крылу и слышит, как стук сердца отдается у него в ушах.

«Это из-за Отты. Она здесь».

Едва получив доступ к королевской сокровищнице, Антон позаботился о том, чтобы счета за лечение Отты были оплачены, а также чтобы в больнице никому в голову не пришло выставить ее вон, освободив койку, даже в том случае, если они не сумеют с ним связаться. Сам он ее не навещал: был немного занят, но ему и в голову не приходило, что она очнется. Болезнь яису неизлечима. Мнение врачей на этот счет неизменно. Ее состояние не улучшалось, но и не менялось к худшему. Пожизненная кома не была утешением, но ее хватало, чтобы у Антона изо дня в день было за что цепляться. По крайней мере, Отта у него еще есть. По крайней мере, она еще не совсем покинула его.

– Август, минутку.

Галипэй окликает его. Только что в помещении центра наблюдения Антон быстро опомнился и рванулся в коридор, чтобы поспешить в лазарет и все увидеть своими глазами. Калла или выбрала другой путь, или решила заняться своими делами, потому что по пятам Антона следует только дворцовая стража. И Галипэй. Галипэй, которому постоянно требуется поговорить с ним, несмотря на все старания Антона отсидеться у себя в покоях и целыми вечерами никого не принимать. Вообще-то, Галипэю следовало передать сообщение через караульного стражника, вместо того чтобы отстаивать собственную значимость, болтаться в коридорах ради личной беседы и задерживать его, потому что Антону приходилось покидать свои покои другим путем, лишь бы избежать встречи. Вспомнить только, как быстро вести о прибытии Каллы во дворец достигли его ушей, едва дежурные стражники начали вполголоса обмениваться сплетнями.

– С этим наверняка можно подождать, – отзывается Антон.

Когда Галипэй наконец догоняет его, во всей его фигуре чувствуется напряжение, плечи сутулятся. Антон понимает причины его беспокойства, видит, что он в явном замешательстве. Однако Галипэй Вэйсаньна до сих пор не заподозрил, что в его подопечного вселились. Антону нужно, чтобы так было и дальше.

– Нельзя. – Галипэй понижает голос так, что его слышит только Антон. – Прошу прощения, Август. Хотя Каса уже нет. Даже если она кому-нибудь расскажет…

Антону следовало быть осторожнее и скрыть реакцию. К сожалению, он не успевает одернуть себя, бросает на Галипэя растерянный взгляд, и тот осекается на полуслове. По единственному движению Галипэй непременно понял: что-то не так. Еще не успев заметить оттенок глаз Антона, не уловив никаких странностей его поведения в теле Августа, Галипэй обратил внимание на всего одну неувязку и сразу умолк.

– Это ты доставил ее сюда? – спрашивает Антон, пытаясь загладить ошибку. «Ты был как-то связан с этим делом? – хочется спросить ему. – А Август?»

– Не я, – коротко отвечает Галипэй.

Антон одергивает свободные рукава. Вся эта ткань, собираясь в складки на локтях, сковывает движения. Его практически душат эти шелка и золото, эти многослойные одеяния.

Два стражника распахивают двери лазарета. За ними больничная палата вдвое просторнее любой дворцовой спальни, и Антон даже не сразу понимает, куда смотреть. Он входит. Лампы теплого оттенка на стенах освещают комнату, распространяя свет небольшими кругами, словно свечи. В углу кучей навалены почерневшие полотенца. Кровь. Антон чувствует ее даже сквозь хлорку, которой несет от мраморного пола.

Под простыней она почти незаметна. На самой дальней кровати у окна с задернутыми красными шторами виднеется силуэт Отты Авиа, только черные волосы выделяются на белой ткани. Знакомое зрелище: неподвижная Отта, опутанная проводами и трубками, связанная ими с остатком жизни, которая в ней еще теплится.

Только здесь на ней нет никаких проводов и трубок.

Здесь, когда он подходит ближе и останавливается у ее кровати, она вдруг открывает глаза.

– Отта… – говорит он, приходя в восторг. И сам не