Человек Дождя - Михаил Француз

как-то в порядок привести, пока окончательно в серийного маньяка не превратился… Пожалуй, меня бы даже какая-нибудь уютная «одиночка» в какой-нибудь особо-охраняемой специальной тюрьме для Одарённых устроила. Если такая существует, конечно. Убить-то меня, всё равно, не смогут…

Сейчас же оставалось только сидеть в своей комнате, обнимать унитаз и «изливать ему душу» от отвращения к самому себе…

* * *

Глава 7

* * *

Проснуться на полу голым в обнимку с унитазом под песню будильника: «А мы не ангелы парень» — такое себе удовольствие.

Но, стоит отметить: стало значительно легче. Всё прошедшее вчера воспринималось уже не так остро. Голова, не то, чтобы прям встала на место, но, хотя бы как-то, пусть очень шатко и ненадёжно к среднему равновесному состоянию вернулась. Предательские мыслишки о том, что неплохо бы и «продолжить банкет», пусть и звучали ещё, но были гораздо тише, и внутренняя реакция на них стала твёрже.

Стоит добавить сюда ещё тот день, который я провёл в мире писателя. Не будь его, с головой у меня было бы куда хуже. А так, я позвонил и сказался на работе больным. Жене говорить ничего не стал: дождался, когда она отведёт сына в садик и сама утопает на работу. Потом вылез из-под одеяла, оделся, сходил на пробежку, долго потом стоял под душем, позволяя струям воды, смывать грязь с моих мыслей и чувств. Помогло не очень. Так что, я вылез, вытерся, оделся и умотал в близлежащий к городу лес, где и бродил до самого обеда один, в тишине, подальше от всех, кто мог бы, даже случайно, вызвать во мне гнев или раздражение. Слишком это было опасно… для них. В таком неустойчивом психическом состоянии, я вполне был способен наделать глупостей. В том числе, и страшных глупостей.

Вечером же, когда вернулись жена и дети, сказался больным уже для них, забрался с головой под одеяло, воткнул в уши наушники со спокойной инструментальной музыкой, завалил голову для надёжности подушкой и лежал так, пока не уснул.

Пробудился уже в этом мире. В вышеописанном неприглядном положении. Но, было уже полегче. Состояние, пусть с натяжкой, но можно было назвать устойчивым.

Хотя, всё равно, это всё — лишь «тонкая ледяная корочка над жерлом притихшего на время вулкана». До настоящей «нормализации» психики с восстановлением всех нужных табу и запретов, когда я стану снова пригоден к мирной гражданской жизни, было ещё очень далеко. Да и самочувствие с настроением оставляли желать лучшего.

Что, кстати, странно: ведь, если подумать, то первоначального моего тела, как такового, уже не осталось вовсе — слишком много раз я «восстанавливал» его, а по факту, полностью пересобирая, используя при этом, то, что под руку попадётся. Этот, теперь уже, полностью синтетический организм не мог «недомогать» или чувствовать себя плохо. Просто, нечему в нём было «недомогать». Он чистый, как бывает чистым лист бумаги, который ещё не трогала ни одна ручка, не пятнали никакие чернила.

Но вот пробежаться после приведения себя в порядок не получилось — за дверью комнаты ожидал служитель. Или слуга? Или, как их тут называют? Я как-то не удосужился этим поинтересоваться, так как редко сам с ними взаимодействовал.

Так вот, за дверью комнаты ждал работник обслуживающего персонала Академии, и стоило мне в моём спортивном костюме выйти из комнаты, как он, с поклоном, поспешил передать устное приглашение пройти на беседу в кабинет к Ректору. В половине шестого утра…

Даже странно, что оно, в данных обстоятельствах, было именно в такой форме — вежливое, безо всяких «срочно», «немедленно» или «незамедлительно». Да и вообще: слуга ждал, а не конвой… Но, дали выспаться — уже хорошо. И на том, как говорится, спасибо! Всё-таки, сейчас я был в несколько лучшем состоянии для ведения нормальной человеческой беседы, чем несколько часов назад: возможно, хоть немого меньше глупостей понаделаю. Совсем-то без них куда? Совсем без глупостей — нам не как…

С другой стороны, а сколько этот служитель здесь уже ждёт? Как давно его ко мне отправили? Интересные вопросы. И я не постеснялся их ему задать, приправив лёгким-лёгким «давлением» недавно открытого в себе Дара. Всё ж, без проверки конкретно на людях, не до конца ещё верилось в его у меня наличие. Нет, верилось, конечно, но, скажем так — сомневалось, немножечко. А не показалось ли мне, часом? Не перепутал ли с чем-нибудь? Не само ли оно так получилось… случайно.

Нет, не само. Не случайно. Воздействие, в этот раз, я сумел прочувствовать достаточно детально и подробно. Да — оно было. И оно работало. Так что, служитель кое-что интересное рассказал, помимо того, что ему сказать было велено.

Оказалось, что ждёт он тут не час и не два. А с самого вчерашнего вечера. С того момента, как в общежитие примчались Ректор с нашим Куратором и ещё одним «молчаливым господином». В сопровождении коменданта общежития, они открыли дверь моей комнаты запасным ключом коменданта, вошли и остановились, увидев моё спящее в обнимку с «белым другом» тело.

Пронаблюдав за ним минут пять в молчании, так же молча развернулись и удалились. Дверь закрыли, служителя оставили с приказом дождаться моего выхода из комнаты и пригласить к Ректору. Вежливо, но… во сколько бы я не проснулся. В четыре — так в четыре, в пять — так в пять, в три — так в три.

Что ж, очень любезно с их стороны дать мне выспаться и прийти в себя. Вежливо и разумно. Вряд ли бы разговор у нас получился, если бы они разбудили меня посреди ночи такой толпой.

В кабинете Ректор был уже не один. Всё те же Граф Сатурмин и неизвестный мне молчаливый Herr тоже присутствовали. Складывалось впечатление, что эти трое вообще только вместе и существуют. Ни разу я ещё их в неполном комплекте не видел… Хотя, нет — вру. Один раз было: недавно совсем, на приёме у Кайзера, когда он наши клипы отсматривал.

Я вошёл, поздоровался. Меня поприветствовали в ответ. Ректор пригласил проходить, присаживаться к нему, за традиционный для крупных организаций совещательный «Т»-образный стол. Сам он, что естественно, сидел во главе. Я занял ближайшее к «перекладине» кресло слева. Напротив уже сидел в таком же кресле Сатурмин. А тот молчаливый Herr расположился, как и обычно, на стуле возле входной двери в кабинет. Такая позиция была для него излюбленной.

На столе перед Ректором лежали рядком: мой телефон с треснувшим экраном, стилет