Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— Пусть об этом беспокоится Хекманн, — сказал я, думая о нашем начальнике, командире вейльбургского отряда Святого Официума — Мы, дорогие товарищи, всего лишь винтики в огромной машине Инквизиции, и не знаю, как вы, а я пока что не собираюсь быть чем-либо иным.

— Да, правда, — согласился Генрих.

— Прогуляюсь-ка я к настоятелю Веберу, чтобы расспросить его, не случилось ли чего дурного в его церкви, — объявил я. — Не то чтобы я рассчитывал на какие-то неслыханные сенсации, но мне нужно проверить некоторые доносы.

Я взглянул в окно, освещенное утренним солнцем.

— Не то чтобы мне хотелось выходить в эту жару, — добавил я.

— Вчера одна нищенка у церкви Тернового Венца уверяла меня, что дождь пойдет непременно, — объявил Генрих.

— С чего бы это?

— Говорила, что всегда перед дождем у нее такая похоть на мужчин, что аж скручивает.

Я лишь вздохнул. Конечно, всякий бы желал, чтобы предчувствия нищенки оказались верными, но я не видел большой связи между страстью и будущим дождем. Другое дело — ломота в костях. Здесь не подлежало сомнению, что приступы ревматизма для многих являются безошибочным предвестником перемены погоды.

— Все больше людей уже не чувствуют страха Божьего, — вздохнул Людвиг.

Я кивнул и пожал плечами.

— И когда наступает день, что на них обрушивается беда, они удивляются, — сказал я. — А достаточно было не грешить.

— В наши дни люди рассчитывают, что демоны явятся другим, а не им самим, или, что еще хуже, считают, что нечистые силы — это лишь метафорический вымысел, призванный описывать зло человеческой натуры.

Я грустно улыбнулся.

— К сожалению, именно так и есть, — сказал я. — Быть может, мы были слишком эффективны, Людвиг? Может, мы с таким мастерством обнаруживали и истребляли физические проявления зла, что часть людей просто перестала в них верить, потому что никогда с ними не сталкивалась?

А ведь демоны существовали на самом деле. Не как плод воображения, не как иллюзия, не как аллегорическое определение подлого человеческого поведения, не как обитатели мистических краев, расположенных на границах царства воображения. Они существовали в своей самой что ни на есть физической форме, обладая силой не только развращать умы, но, если хотели, то и разрывать на куски тела. Конечно, их проникновение в нашу вселенную было не таким уж легким, и опытный инквизитор умел прогнать их обратно в не-мир, край, где они прозябали, замышляя преступления и интриги, сражаясь друг с другом, но превыше всего желая человеческих страданий.

— И то хорошо, что люди непоколебимо верят в колдовство, сглаз и проклятия, — добавил Людвиг.

— О да. — Я кивнул. — Даже если говорить об этой беспримерной жаре, с которой мы сейчас имеем дело, то уже из нескольких уст я слышал, что это наверняка проклятие.

— Чье? — заинтересовался мой товарищ.

Я развел руками.

— Как обычно: либо злые ведьмы, либо подлые чернокнижники, — ответил я. — Ведьмы наши собственные, из Империи, а чернокнижники плетут свои искусные заклинания на башнях крепостей Палатината.

— Ах вот как, — улыбнулся Людвиг.

Однако тут же посерьезнел.

— С этим кашлем, — сказал он, — знаешь, тоже уже по-разному люди говорят…

— Можно было догадаться, что этим все и кончится.

— Боюсь, что это еще даже не началось, — ответил он. — Дурно будет, если люди начнут массово умирать от какого-то глупого кашля.

— Хорошо или дурно, — ответил я после минутного раздумья. — Все зависит от того, вызовет ли такая беда в гражданах нашего города благочестивый страх и жажду покаяния за грехи, или же направит их мысли к неправде. Ибо если второе, то эта неправда может проявляться не только в актах публичного глумления над заповедями, но, что еще хуже, и в еретическом оспаривании целесообразности Божьих судов.

— Хотя бы дождь пошел, дай-то Бог, — вздохнул мой товарищ.

Людвиг, как видно, предпочитал твердо стоять на земле, нежели витать на крыльях теологических рассуждений. Но, прося о дожде, он был, несомненно, прав, ибо жара не только неприятна, особенно в закрытых помещениях или на тесных городских улочках. Жара, если она длится слишком долго, способна доводить людей до настоящего безумия. И хотя большинство граждан охотнее всего погружаются в жаркие дни в страдальческий, бессмысленный ступор, у части из них такая погода, если она длится слишком долго, вызывает нарастающее раздражение, заканчивающееся взрывами ярости. А в лучшем случае, изнурение зноем проявляется в недовольстве всем, что происходит на свете, в том числе и поведением ближних. Граждане измученного жарой города могут быть подвержены влиянию демагогов, которые их гнев, направленный против всех и вся, преобразуют и направят так, чтобы он ударил по кому-то или чему-то весьма конкретному. Именно так начинаются беспорядки, бунты и погромы. А стоит помнить, что Вейльбург был сух, словно хвоя, иссушенная на солнце. Факел здесь, факел там — и целые кварталы вспыхнут, как сноп сухой соломы.

Я помнил невыносимость подобной духоты со времен, когда я был лишь начинающим инквизитором и когда я блестяще раскрыл загадку убийцы, орудовавшего в городе, который с исключительной жестокостью и мерзостью убивал молодых женщин. Я хорошо помнил и радость, которую вызвал тогда у граждан первый летний ливень, последовавший за долгим, очень долгим периодом зноя. Временем жары столь мучительной, что она не только захватывала дух, но и отнимала здравый смысл.

— Пусть хоть один день пройдет дождь, и мир сразу всем покажется лучше, — с надеждой в голосе добавил мой товарищ. — И всем станет легче дышать, так может, и этот паршивый кашель пройдет?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НАСТОЯТЕЛЬ ГУСТАВ ВЕБЕР

Настоятель прихода церкви Меча Господня был одним из нас. Нет, нет, милые мои, не поймите меня превратно: этот священник не был инквизитором, но мы знали, что когда-то, давным-давно, он учился в пресветлой Академии Инквизиции. Призвание, однако, направило его по иному пути, нежели почетная служба инквизитора, и, надо признать, он весьма неплохо на этом вышел. Ибо быть настоятелем в зажиточном, хоть и небольшом городе, всегда было выгодно, даже если район, в котором находился приход, не принадлежал к очень богатым. Но, насколько я знал, священник умел говорить пламенно, и верующие любили слушать его проповеди. А раз любили слушать проповеди, то и чаще, и охотнее бросали деньги в кружку для пожертвований. В церквях царил тот же закон, что и в цирках. Чем милее зрителю были твои трюки, тем охотнее этот зритель тебе платил. Священники, подобные нашему настоятелю, прекрасно знали об этой зависимости и не гнушались ею пользоваться. Но Густав