Салага - Василиса Мельницкая

— Одна. — Сава кисло улыбнулся. — Жаль, тебя на встречу с невестой не взять.

— Я могу составить тебе компанию.

— Не сомневаюсь. Но это уж совсем… — Он вздохнул. — Ничего, я справлюсь.

— Не сомневаюсь, — повторил его слова Матвей.

Мать не опоздала. Матвей не представлял, как она выглядит. У него не осталось детских фотографий, да они и не помогли бы, ведь прошло около двадцати лет. Вероятно, мать постарела.

Он удивился, когда за столик села молодая женщина, на вид лет тридцати пяти, с милым кукольным личиком, обрамленным кудряшками. Платье из дорогого шелка, босоножки на высоком каблуке.

— Простите, но… — начал было Матвей, поднимаясь.

Сава тоже встал. Для того, чтобы поприветствовать женщину.

— Сынок, — выдохнула она, обращаясь к Матвею.

И глаза ее увлажнились.

— Варвара Ильинична? — уточнил Матвей.

— Мама, — укоризненно поправила его она.

— Добрый день, Варвара Ильинична, — твердо произнес Матвей.

— Ах, сразу заметно, кто тебя воспитывал! — воскликнула мать, смахивая с уголка глаза несуществующую слезинку. — Вылитый Петр Андреевич! И это несмотря на то…

Она осеклась, и показалось, что только теперь она заметила Саву.

— Ты пришел не один? — спросила она.

— Мой друг Савелий Бестужев, — сказал Матвей. — Мы вместе учимся в академии. И у нас мало времени…

— Но сейчас же каникулы! — Варвара Ильинична перебила сына.

— У нас практика, — вежливо заметил Сава.

— Что, даже чашкой чая мать не угостишь? — В ее голосе появились капризные нотки.

— Разумеется, угощу. Какие пирожные ты любишь?

Матвей старался быть любезным. И у него это получалось.

— Вообще, я слежу за фигурой. — Варвара Ильинична оглянулась на витрины с пирожными и тортами. — Здесь когда-то подавали «Буше»…

Матвей понимающе кивнул и заказал чай и пирожные.

Разговор не клеился. Нельзя же считать серьезным разговором восторженные восклицания этой странной женщины, по какому-то недоразумению являющейся его матерью!

— Каким взрослым ты стал! Какой ты у меня красивый! Как ты вырос!

Она то и дело брала его за руку, заглядывала в глаза, словно ища поддержки. А Матвею было тошно. Кажется, где-то в глубине души он надеялся, что мама окажется милой и скромной женщиной, и что с первого же взгляда между ними установится особенная связь. Все же она его мать…

И сочувствующие взгляды Савы настроения не улучшали.

Матвей сдержанно рассказал об учебе в кадетском училище, ответил на вопрос о том, есть ли у него девушка. Сам он ни о чем не спрашивал, подчеркивая, что ему неинтересно, где и как живет мать. Он не знал, замужем ли она, есть ли у него братья и сестры.

Варвара Ильинична, наконец, допила чай.

— Нам, пожалуй, пора… — Матвей попытался встать, но она схватила его за руку.

— Матвей, нам надо поговорить! Наедине…

Собственно, этого он и ждал.

— Я подожду на улице, — сказал Сава, поднимаясь.

И незаметно подмигнул Матвею, уходя.

— Я внимательно вас слушаю, Варвара Ильинична.

Матвей напомнил о себе, так как мать не спешила начать разговор. Она теребила в руках салфетку, будто нервничала.

— Он сделал из тебя Шереметева, — с горечью произнесла Варвара Ильинична, поднимая на Матвея взгляд.

— Что, простите? — переспросил он. — Кто?

— Петр Андреевич. Твой так называемый дед, — ответила она на последний вопрос.

— Я вас не понимаю.

Нехорошее предчувствие. Матвей не эспер, как Сава, но иногда ему казалось, что он что-то ощущает. Вот как сейчас — приближение конца света. Не буквально, конечно, но…

— Павел Шереметев — не твой отец. Я вышла за него, нося под сердцем не его ребенка.

Кровь ударила в голову. Так вот о какой «правде» говорил дед! Или… не дед вовсе, если это не ложь.

Усилием воли Матвей заставил себя успокоиться.

— Доказательства? — поинтересовался он спокойно.

— А какой смысл лгать? — усмехнулась Варвара Ильинична. — Но можешь спросить у Петра Андреевича, он подтвердит.

— Он называет меня своим внуком, — возразил Матвей. — И вот.

Он показал ей знак рода на запястье.

— Ах, это… — отмахнулась Варвара Ильинична. — Он принял тебя в род Шереметевых, знак — всего лишь магическое отражение его воли.

— Что-то я не понимаю, зачем боярину Шереметеву принимать в свой род… даже не бастарда, а чужого по крови ребенка.

Матвей криво усмехнулся. Он догадывался, каким будет ответ. Но все же хотел услышать это от матери.

— У нас с Павлом была связь до свадьбы. — Варвара Ильинична облизнула губы. — А до него… с другим. Я была уверена, что беременна от Павла. Но когда ты родился, оказалось, что он не твой отец.

Так просто. Матвей вдруг понял, что его шокирует не правда о собственном происхождении, а то, с каким спокойствием мать о ней рассказывает. Они чужие друг другу, верно. Но ведь не он искал встречи. И встреча эта — не желание матери увидеть сына. Смысл в чем-то ином.

— Петр Андреевич не захотел скандала. Честь рода для него превыше всего. — Губы Варвары Ильиничны изогнулись в холодной улыбке. — Он заставил Павла принять тебя, как родного сына. А после, когда я захотела развестись с Павлом, не позволил мне тебя забрать. По условиям нашего соглашения я не имела права приближаться к тебе до твоего полного совершеннолетия.

Соглашение? Значит, Матвей и тут угадал. Матери взяла деньги. Она его продала.

— Чего вы хотите? — спросил Матвей, когда она замолчала.

— Я? — Удивление было наигранным. — А ты? Разве ты не хочешь узнать имя своего настоящего отца?

— Пожалуй, нет. — Матвей ничуть не покривил душой. — Если захочу, спрошу у дедушки.

— Он не ответит, — возразила Варвара Ильинична. — И Павел не скажет. Они поклялись на крови, что не откроют тебе имени. Только я могу…

— Полагаю, за вознаграждение? — перебил ее Матвей. — Я вас разочарую, у меня ничего нет. Я получаю стипендию, но в остальном мои нужды…

— Это неправда! — Теперь она его перебила. — Ты богат! Я знаю это наверняка! Не может быть, чтобы он…

Она вдруг замолчала. Поджала губы.

— Мне жаль. — Матвей грустно улыбнулся. — Вы, должно быть, что-то неверно поняли. Но даже будь я богат, я не дал бы вам ни