Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

на тщательном изучении наших манжет, нашей одежды, наших сапог, наших лиц, наших манер за столом. Сначала он ничего не спрашивает, лишь говорит пару слов о нашем ночном комфорте и дневной погоде – фразы, которые кажутся привычными, общими. Затем наступает вопросительное молчание.

– Отменный кофе, – говорю я, чтобы нарушить паузу.

– Да и булочки – первый сорт, – добавляет мой друг-ботаник.

Хозяин явно доволен. В это время в комнату входит маленькая кудрявая девочка. Черные глазки ее пристально разглядывают нас. Разговор прерывается, и мы смотрим на девочку, которая застенчиво улыбается. Неловкий поклон ботаника окончательно смущает ее, и она прижимается к отцу. После этого она вдруг становится смелее.

– Вы издалека приехали? – решился он наконец спросить нас, гладя дочку по голове.

– Всё так, – ответил я, – из таких дальних краев, что здесь для нас все чудно́.

– Это из-за гор?

– Да нет, не только из-за них.

– Вы, наверное, из долинных жителей? Из Тихино?

– Нет, что вы!

– Значит, озерный край Фурка – ваш дом?

– Увы, не он.

Хозяин озадаченно смотрит на нас.

– Так откуда же вы?

– Мы, – говорю я, – явились к вам из другого мира.

Он пытается понять смысл моих слов. Вдруг, отослав девочку под каким-то предлогом, он хлопает себя по лбу и говорит:

– Ага, из другого мира… вот как… это значит… вы хотите сказать?..

– Из другого мира – того, что далеко от вас, в глубинах космоса.

По выражению его лица понятно, что Утопия-модерн, вероятно, придерживает своих более интеллигентных граждан для работы получше, чем содержание гостиницы. Ему явно недоступна идея, которую мы пытаемся ему предложить. Он мгновение смотрит на нас, затем произносит:

– Распишитесь, пожалуйста, в учетной книге.

Он кладет перед нами гроссбух, чуть напоминающий своих функциональных собратьев на Земле, раскрывает его, подает перо, чернила и маленькую подушечку, на которую только что намазана свежая краска.

– Отпечаток пальца, – произносит быстро по-английски мой ученый друг.

– Вы покажете мне, как это делается, – так же спешно отвечаю я.

Он расписывается первым, я же смотрю ему через плечо. Он оказывается гораздо более подготовленным, чем я это ожидал. Книга разделена на три широких графы: для имени, для номера и для оттиска большого пальца. Ботаник, недолго думая, провел пальцем по подушечке и приложил к книге с таким видом, как будто он всегда это делал, тем временем внимательно приглядываясь к другим графам. Все номера записанных в ней постояльцев – довольно-таки мудреные комбинации букв и знаков. Тем не менее ботаник все с тем же самоуверенным видом спокойно записывает: AMa1607.2.αβ⊕. Меня охватывает мимолетное восхищение; с такой же уверенностью я отмечаюсь похожим вздором. Ай да мы, ай да гости из другого мира!

Хозяин дает нам губку – оттереть чернила с рук, – одним глазом не без интереса косясь на наши подписи. Сдается мне, с нашей стороны самое разумное сейчас – расплатиться и уйти, покуда он не засыпал нас неудобными вопросами.

Мы выходим в коридор и любуемся ярким весенним солнцем Утопии. В открытую дверь я вижу, как хозяин внимательно разглядывает книгу.

– Скорее, скорее, – тороплю я ботаника. Самая неприятная на свете вещь – объяснения, а я предвижу, что нам не избежать их, ежели не поспешим удалиться отсюда. И мы удаляемся – обернувшись, я вижу, что наш хозяин стоит на пороге скромной гостиницы. Рядом с ним – дама в изящном, но простом платье, и они с некоторым сомнением на лицах провожают нас взглядами. Ботаник тоже оборачивается.

– Идем же, идем! – подгоняю его я.

§ 8

Дорога ведет нас к ущелью Шёлленен, и наши чувства, свежие, как ясное утро, внимали тысяче явлений, кратно усиливающих впечатление от этого донельзя цивилизованного мира. Так как в Утопии-модерн не существует национального вопроса, так что уродливые казармы, укрепления и прочая военная скверна земной долины Урсерен здесь отсутствуют. Тут можно полюбоваться россыпью уютных маленьких домов, ютящихся на горных склонах. В «сердце» каждой небольшой гряды, как я безошибочно определяю, расположены общая столовая и кухни. Деревья растут здесь в разнообразии большем, чем на Земле. Со всего мира, очевидно, были собраны их вечнозеленые породы. Несмотря на возвышенность долины, дорога таким образом облагорожена высадками, что получается замечательная аллея. Трамвайные пути как раз сходят к намеченной нами местности – и мы задумываемся, не попытать ли нам счастья с местным общественным транспортом. Но вспомнив, каким любопытным взглядом проводил нас хозяин гостиницы, мы конечно, раздумаем и откажемся от удовольствия проехаться – удовольствия, которое может навлечь на нас обязанность объясняться. Поэтому мы пойдем пешком по большой дороге и невольно заметим разницу между инженерным искусством в Утопии и на Земле. Трамвай, железная дорога, мосты и туннели – все здесь сделано очень красиво.

В сущности, в машинах, железных дорогах и мостах нет ничего такого, что преследовало бы красоту; уродливость – это несовершенство. Все уродливое, что сделано руками человека, обязано этим ничтожностью вкуса у людей и непониманию истинного назначения вещей.

Не приходится сомневаться, что все то, что глубоко обдумывается, на что обращают внимание, что разрабатывается и прорабатывается, над чем трудятся люди, движимые ясным желанием усовершенствований – совершенствуется на деле. При современных условиях, в которых функционирует человечество, трудно ожидать от него создания прекрасного, так как атмосфера беспокойства и нестабильности пестует в нас излишнюю торопливость. Это, само собой, та еще печаль. Искусство спешку не терпит, оно зависит от атмосферы, и когда эта еле уловимая особая атмосфера благотворна – оно везде даст свои всходы. В обратном случае его ждет максимум спорадический успех, сопровождаемый быстрым угасанием.

Если мы сломаем и уничтожим все машины, фабрики и заводы на свете, то ничего не достигнем ручными ремеслами, на которые себя обречем, потому что будем по-прежнему торопиться и погрязнем в неряшливости. Это наводит на грустное размышление о состоянии нашего духовного и умственного развития. Сломать – сломаешь, да вряд ли починишь. Но в Утопии-модерн человек, который начнет прокладывать дорогу для трамвая, будет не только ремесленником – он будет и художником. Точно так же, как писатель и живописец, он начнет отделывать свое творение и стремиться придать ему художественную тонкость. Сделанные по его рисункам балки и рельсы будут так же пропорциональны и совершенны, как и все части растительного и животного царства, созданные Природой – первым инженером в мире. Все, кто работает без помощи инструментов, одними руками, считаются в нашем мире артистами, но зато всех, прибегающих к машинной работе, всех поголовно мы считаем ремесленниками, и это ясно доказывает, что мы находимся в настоящее время в одной из стадий человеческой глупости.

Мы идем и любуемся электрическим трамваем, представляющим совершенство красоты и удобства. Это так оригинально, так неожиданно для нас, что мы долго не замечаем, как прекрасны и замечательно продуманы все мельчайшие подробности этой машины. Так, мало-помалу, мы проникаемся здешней Идеей – и, конечно, приходим в восторг. Как удачно эти вагоны подходят к местности, полгода занесенной снегом. Какое уместное изобретение для очистки снега, для остановки вагонов, какие вместительные изящные сиденья. Мы не можем удержаться от одобрительного перешептывания. Вероятно, впоследствии мы встретимся еще со студентами, изучающими в художественных классах металлургию и электротехнику, серьезно обдумывающими рисунок сигнального аппарата, удобство и устойчивость железного моста… Вероятно, так же, как и на Земле, они будут горячо спорить и критиковать друг друга. Впрочем, что же собственно критикуют более всего на Земле? Главным образом, я думаю, что покрой и фасоны платья, особенное внимание уделяя галстуку!

Умолкаю, иначе, того и гляди, невольно ударюсь в весьма непатриотичные сравнения Всемирной Утопии-модерн с нашей родной планетой.

Глава четвертая

Зов природы

§ 1

В настоящую минуту мы различаем очертания совершенно такого же, как и на Земле, Чертова моста, все еще служащего пешеходам и замыкающего собой ущелье. По старой памяти мы сворачиваем с дороги и спускаемся по остаткам прежней крутой тропинки для мулов. Это впервые заставило нас подумать о том, что и Утопия должна иметь свою историю. Миновав ущелье, мы видим Ройсс – и убеждаемся, что, несмотря на то, что река освещает,