Омега. Ты родишь мне сына - Алисия Небесная

Она не спешит отвечать. Только смотрит. Но я и не жду слов. Не требую согласия вслух. Пусть сама решит.

А я уже всё решил. Хочу забрать её. Туда, где смогу быть не альфой. Просто мужчиной. Где она — не омега с прошлым, а женщина, которая будет в безопасности. Рядом.

— Я не против, — тихо произносит Юля.

Просто. Без лишних интонаций. Но этот короткий ответ будто вонзается под рёбра Этого достаточно. Не давлю. Не благодарю. Лишь коротко киваю и выхожу. Оставляю её одну — перевести дух. А сам иду делать то, что обязан.

Нахожу Стаса — моего бету. Надёжный. Молчаливый. Умеющий держать всё в узде, когда меня нет рядом.

— За стаей ты, — коротко бросаю. — Все вопросы — через тебя.

Пауза. Я смотрю в упор.

— И Оксана. Особо. Ни шагу без наблюдения. Слежка, разговоры, давление — исключить. Ясно?

Он лишь кивает. Без слов. Но по глазам вижу — понял: цена вопроса слишком высока.

Возвращаюсь. Собираю вещи. Немного. Я всегда знал, что однажды вырвусь отсюда. Только не думал — не один. Помогаю Юле. Она не спорит, не просит, не цепляется. Просто спокойно складывает в сумку то немногое, что у неё есть.

Она идёт рядом, и мы покидаем территорию стаи.

Впереди город — шумный, но здесь, в центре, всё другое: высотные дома из стекла и бетона, тишина дорогого квартала, в котором каждый метр стоит как целый дом на окраине. Подземный паркинг, охрана у входа, в холле — консьерж, который кивает мне с уважением. Здесь чужие не проходят. Здесь даже воздух пахнет иначе — фильтры, кондиционирование, чистота.

Лифт мягко поднимает нас на верхний этаж. Юля молчит, но взгляд у неё цепкий, настороженный: стены из матового стекла, зеркала, металлические панели, приглушённый свет. Её напряжение чувствуется даже по тому, как она прижимает сумку к себе, будто в любой момент готова уйти.

Квартира встречает тишиной. Панорамные окна раскрывают весь город: огни проспектов, линии машин, крыши домов, и всё это будто под ногами. Здесь всегда было слишком просторно, слишком пусто. Серые стены, минимализм мебели, кожаный диван, пара абстрактных картин, которые я когда-то повесил просто ради вида.

Купил это место два года назад. Для себя. Чтобы сбежать от власти, чужих взглядов и крови на переговорах. Чтобы хотя бы здесь быть не альфой, а человеком.

Но теперь этот холодный интерьер впервые впустит кого-то ещё. Женщину, чьё имя уже связано с моим сердцем. Чью боль я не имею права игнорировать. Чью волчицу обязан защитить.

Юля проходит по квартире медленно, словно проверяя пространство. Тонкие пальцы скользят по гладкой поверхности стола, взгляд скользит по картине на стене, по кожаному креслу у окна. Здесь слишком стерильно, слишком правильно. Ни одной детали, которая говорила бы о доме. Только убежище.

Тяну ручку холодильника — металлическая, холодная, отзывается глухим щелчком. Внутри пустота. Белый пластик отливает синевой от лампочки, пахнет чем-то стерильным. На полке — одинокая бутылка воды, на дверце — две банки растворимого кофе. И всё.

Смотрю на эту картину и понимаю: в стае я никогда о таком даже не задумывался. Всегда находился кто-то, кто приносил еду: мясо из бойни, свежий хлеб от пекаря, сыр, овощи. Всегда накрытый стол, всегда готовое. Моё дело было — решать, охранять, держать власть. Не думать о том, что завтра в тарелке.

Здесь же — тишина и голые полки. Холодильник как зеркало: показывает, как мало я приспособлен к обычной жизни.

— Придётся в магазин, — выдыхаю, захлопывая дверцу.

Пустой звук гулко отдаётся в кухне. Краем глаза ловлю её взгляд. Там — насмешка, но мягкая, усталая.

— Не думала, что альфы могут сидеть на голодном пайке, — произносит тихо, с оттенком иронии.

Улыбаюсь краешком губ, хотя внутри неприятно сжимается.

— Я не голодаю. Просто… не готовлю.

— То есть без меня ты бы так и жил на воде и кофе? — губы чуть дёргаются, улыбка больше усталости, чем издёвки.

— Как-то обходился, — бурчу, но голос выходит мягче, чем мог бы.

Юля делает шаг ближе. Смотрит прямо, не мигая.

— А я умею. Варила, жарила, убиралась сама. Без охраны. Без доставок.

Её слова простые, но в них — уверенность. Она привыкла держаться на своих плечах. И это вдруг бьёт теплом в меня самого.

— Тогда собирайся, — киваю. — Ты составляешь список. Я тележку везу.

— Договорились, — уголки её губ поднимаются чуть выше. — Только смотри, я готовлю сытно.

— Я альфа, — усмехаюсь, — меня этим не напугаешь.

Она смеётся тихо. Но этот смех — живой. И впервые за долгое время квартира перестаёт казаться пустой.

В супермаркете Юля будто оживает. Схватывает тележку, толкает её вперёд уверенно, без оглядки. Между полками двигается легко, будто давно здесь всё знает.

Я иду рядом и чувствую себя чужаком. В стае продукты появлялись сами: мясо из бойни, хлеб из пекарни, овощи с огорода. Никогда не задумывался, как именно всё это попадает на стол.

Она берёт курицу, рыбу, зелень, пару пакетов овощей. Кладёт в тележку молоко, крупу, хлеб, какие-то соусы в баночках — я даже не успеваю прочитать этикетки.

— Думал, я воздухом питаюсь? — бросает через плечо.

— Честно? Я вообще не знал, чего ждать, — признаюсь.

Она оборачивается, приподнимая бровь:

— А ты сам? С готовкой как?

— Я умею нажать кнопку “заказать”. Всё остальное — тёмный лес.

— Значит, научу, — пожимает плечами, словно речь о пустяке.

Я усмехаюсь про себя. Научит? Вряд ли. Я никогда не стоял у плиты. Даже с Олей всё было по-другому: приходил домой — и всё уже готово. Я привык, что еда есть. А тут — тележка полная, и я не знаю, что дальше с этим делать.

На кассе она раскладывает покупки на ленту спокойно, размеренно, словно проверяет каждую пачку. Руки уверенные, движения чёткие. Я достаю карту, оплачиваю.

Мы выходим на улицу. Холодный ветер бьёт в лицо, врезается в одежду. Юля невольно прижимает ладонь к животу. Движение простое, защитное.

У меня внутри всё сжимается. Потому что понимаю: она уже думает не только о себе.

Я подхожу ближе, молча снимаю куртку и набрасываю ей на плечи.

Она чуть вздрагивает, но не отстраняется. Только кивает коротко — и этого достаточно.

В машине тишина. Ровный гул двигателя,