Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров

Её визг был воспринят как призыв, другие мамочки мигом повернулись в мою сторону. Ещё мгновение — и табун «поскакал» ко мне. Мамочки меня окружили, словно рой пчёл.

Одна — в белой джинсовой жилетке, другая — в блестящей лакированной кожанке, третья — вся в леопардовых пятнах.

Кстати, все они напомнили мне секретаршу директора. Лица такие же, будто этих девиц покусали пчёлы. Одна на другую похожие почти как две капли воды… будто на одной пасеке паслись.

Понимание пришло сразу же — походу никакие это не пчёлы. Хрен его знает, что они с собой делают, но похоже, что у людей тут своё понимание идеала красоты.

Я не знал, чего мамаши от меня хотели. Я всё-таки не Юра Шатунов, чтобы меня одновременно окружало такое количество женщин. А единственное, что приходило в голову, — разборки насчёт того малого, которого я в коридоре за шкирку взял.

Но нет — старшая из них, высокая, в красной курточке, неожиданно улыбнулась.

— Здравствуйте, Владимир Петрович, — пропела она сладким голосом. — Мы бы хотели вам принести коллективные извинения всего родительского состава седьмого «Б» класса.

О как.

Я замер, моргнул. Изменения? Или извинения? Ну да, когда у тебя губы надутые, правильно выговаривать слова крайне проблематично.

Мамочка протянула мне аккуратный конверт, а остальные закивали, словно хор бэк-вокалисток.

— Мы, конечно, сначала подумали, что это жестокое обращение с детьми, — протянула красная курточка. — Но потом София нам всё объяснила.

Вторая мамка в джинсовой жилетке захлопала ресницами, настолько длинными, что я даже сквозняк почувствовал.

— И мы считаем, что вы правильно сделали, — заверила она.

— Да-да, — встряла третья, с золотыми серёжками в форме сердечек. — Нужно такое поведение пресекать на корню! Иначе они же вообще на голову сядут!

Я стоял, слушал и чувствовал себя так, будто меня хвалит комитет по этике. Что отвечать — не знал, поэтому просто пожимал плечами. Конверт взял. Как я понял, туда положили «премию». Кто молодец? Я, что тут ещё скажешь!

Я сунул конверт во внутренний карман. Думал встать на лыжи — за спинами мамочек виднелся мой «Матиз». Но дамы на этом не остановились.

— А как у Иванова дела? — спросила первая.

— А как у Сидорова? — перекрикнула её вторая.

— Владимир Петрович, у Филатова официальное освобождение от физкультуры! — воскликнула третья. — Он вам справку принесёт.

Активность этих дамочек поражала. Было бы можно, и они сами бы сели за парту вместо своих сынков и дочек.

Ну а сейчас был нюанс — кто такие эти Иванов, Петров, Сидоров, я не знал. Поэтому ответить хоть что-то внятное тоже не смог бы.

Я поднял ладони, хлопнул так, чтобы гул стих.

— Так, дамы! Всё услышал, всё учту. Дела у всех хорошо, проблем в классе нет. А сейчас мне пора.

Я поднял руки над головой, сцепил пальцы и потряс.

— Всего хорошего!

Они закивали разом, как куклы, у которых головы на пружинах. И, к счастью, дали мне коридор для отхода. Я им тотчас воспользовался и принялся протискиваться к своему автомобилю.

Уже уходя, услышал причину, по которой ко мне проявлялся такой повышенный интерес.

— Девчата, — понизив голос, заворковала красная курточка. — Гордеев же теперь три оценки ставит в аттестат!

— Надо ему ещё какой-нибудь подарок сделать, от родительского комитета, — зашептала белоснежная жилетка.

О чём говорили дальше, я уже не услышал. Подошёл к своему «Матизу», на который нельзя было смотреть без слёз. Тачка напоминала старую клячу и даже кренилась набок. Что, впрочем, неудивительно — во мне теперешнем веса было килограмм сто тридцать, не меньше. Как этот «воробушек» выдерживал подобный вес, лично для меня было загадкой.

Я достал ключи, нажал на кнопку сигналки и потянул за ручку двери. Петли ответили жалобным писком. Дверь подалась тяжело, неохотно, словно молила: «Не пускай этого кабана внутрь, добьёт он меня окончательно».

Ну тут уж простите-извините, я сам жопе с полутораметровым обхватом не шибко рад.

Я опустился в кресло, и машинку перекосило ещё сильнее. Пружины прогнулись чуть ли не до асфальта.

Я замер, боясь пошевелиться и опасаясь, что ещё одно движение — и я провалюсь к чёрту сквозь днище. Руль врезался в живот, колени поджались так, что я едва мог дышать.

Я попробовал дёрнуть рычаг, чтобы отодвинуть сиденье, но бесполезно. Оно уже было отодвинуто по максимуму.

— В тесноте, да не в обиде, — прошептал я, пытаясь устроиться удобнее.

На этом сюрпризы не закончились. Стоило оглядеться — и я обнаружил здесь целый склад… но не боеприпасов. Неа. Склад здесь был по-настоящему продовольственный. Частично совмещая функции свалки.

На заднем сиденье лежал целый пакет с булками, шоколадками, вокруг были разбросаны обёртки и крошки.

Любил Вовка покушать, тут ни дать ни взять. Интересно, а он понимал, что с таким подходом хоть ведро китайской мази на себя вылей, толку не будет? Или это из разряда — мышки плакали, кололись, но продолжали упорно жрать кактус?

Я завис ненадолго, оглядывая бардак в салоне. Всё бы ничего, но при виде этих тонн мучного и шоколада в животе заурчало. Тело, похоже, было отнюдь не прочь перекусить прямо сейчас.

Пришлось проявить волю.

Я, стиснув зубы, собрал всё это добро в пакет и вышел из машины. Подошёл к мусорке. На секунду задержался — рука, зависшая над урной, не хотела отпускать пакет. Но я всё-таки заставил себя швырнуть пакет внутрь. Жратва глухо ударилась о дно.

— Всё, — облегчённо выдохнул я. — Обжорству — бой!

Вроде и радоваться надо было, но ощущения были смешанные. Толстяк внутри меня протестовал на уровне физиологии, и тело, по всей видимости, резко урезало мне количество эндорфинов.

Я вернулся в машину. Сунул руку во внутренний карман, достал конверт, подаренный мамашами, и не глядя убрал его в бардачок. Почти не глядя — потому что из бардачка вывалилась пачка открытых чипсов.

— Спокойствие, только спокойствие…

Я смял чипсы и уже собрался по второму кругу идти к мусорке. Но мимо пробегал какой-то мелкий школяр, и я подозвал его к себе.

— Топай сюда.

Малой подбежал, уставился на меня. Огромный рюкзак, килограмм на десять точно, будто тянул его к земле.

— Здравствуйте, Владимир-р Петр-р-рович! — в буквальном смысле прорычал он.

— Ага, здорова, мелкий. Партийное задание — метнись кабанчиком до урны и выкини вот это, — я, не дожидаясь согласия,