Врач из будущего - Андрей Корнеев

воспитательной работе, получали инвентарь — лопаты, ломы, носилки, тяжелые оцинкованные ведра. Звучали не столько смех и шутки, сколько команды, из открытого окна общежития неслась не патефонная музыка, а бодрый марш из репродуктора.

Ивана сразу же подозвал к себе тот самый замдекана, сухощавый мужчина с лицом аскета, Петр Семенович.

— Борисов, наконец-то! Распределяй людей по участкам, как в прошлый раз. И проследи, чтобы Самохин со своей бригадой не отлынивал у гаража. Вчера на политзанятиях он опять пытался спорить о темпах коллективизации.

Иван замер на секунду. «Распределяй, как в прошлый раз». Какой прошлый раз? Паника, знакомая и почти уже привычная, кольнула под ложечкой. Он действовал на автопилоте, на остаточных фрагментах памяти Льва.

— Так точно, Петр Семенович, — кивнул он, стараясь придать лицу выражение деловой озабоченности.

Он прошел вдоль строя, отдавая распоряжения, которые, к его удивлению, срабатывали. «Вторая группа — на разгрузку саженцев. Третья — копать ямы от фонарного столба до угла. Самохин! Со своей бригадой — на самый дальний участок, за корпус „Б“. И чтобы без разговоров!» Его голос звучал чужим, но уверенным. Он ловил на себе взгляды — уважительные, подчиняющиеся. Он был не просто Лев Борисов, он был «Борисов с бюро», маленький начальник субботника.

Его взгляд наткнулся на Катю. Она стояла в строю своей группы, в той же ситцевой кофте, с граблями в руках. Она смотрела на него, и в ее глазах он прочел не вопрос, а скорее… понимание. Понимание той роли, которую он вынужден играть. И легкую, едва уловимую иронию.

Сашка, сияющий, с уже засученными рукавами, подбежал к нему.

— Лёвка, командуй! Куда мою ударную силу применить?

Иван поставил его с собой на самую тяжелую работу — таскать воду для полива. Ноша была не из легких — два тяжеленных ведра на коромысле. Сашка нес свое коромысло с таким энтузиазмом, будто это был не полив, а священный ритуал построения светлого будущего.

— Смотри, как народ под твоим началом трудится! — восторженно говорил он, обливаясь потом. — Дух-то какой! Коллективный! Все вместе, как один! Чувствуешь, Лёвка? А? Чувствуешь эту силу?

Иван, вспомнив свои корпоративы в двадцать первом, скептически хмыкнул, но промолчал. Он наблюдал. Молодые лица, сосредоточенные, серьезные. Простые добротные штаны, заправленные в кирзовые сапоги, те самые грубые свитера, косоворотки. На многих на гимнастерках алели комсомольские значки. А на груди у одного из активистов, который руководил раздачей инвентаря, поблескивал не просто значок ГТО I ступени, а «ГТО-2» — «Готов к труду и обороне СССР», более высокая, почти недостижимая для многих планка. Иван помнил его из учебников истории — комплекс физкультурной подготовки. Сейчас он был не просто значком, он был символом принадлежности к новой, здоровой, сильной элите строителей социализма.

«Вот она, обрядность новой веры, — думал Иван, перехватывая натруженные руки. — Субботник — как коллективная месса. Значки — как иконки святых или воинские награды. А эти саженцы — аллегория роста молодого советского государства. Все продумано. Все работает на создание новой идентичности. И я, черт возьми, в этой системе уже не рядовой прихожанин, а дьякон».

Вскоре к ним подошел запыхавшийся связной из деканата.

— Борисов! Тебя к телефону! Срочно! В кабинете Петра Семеновича! — крикнул он. — Товарищ из Наркомздрава спрашивает!

Легкая волна тревоги, холодная и знакомая, пробежала по спине Ивана. Сашка замер с ведрами в руках, его простое лицо выразило смесь страха и уважения. «Наркомздрав» — для него это было все равно что «Кремль».

— Иди, Лёвка, не задерживай! — прошептал он. — Я один управлюсь. Долг Родине важнее!

Иван кивнул и, бросив последний взгляд на Катю, которая прекратила работу и внимательно следила за ним, направился к главному корпусу.

Телефонная трубка в кабинете была тяжелой, черной, эбонитовой.

— Слушаю вас, — сказал Иван, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Говорит Морозов, отдел кадров Наркомздрава, — раздался на другом конце сухой, безличный голос. — Это студент Борисов Лев Борисович?

— Да, я.

— Ваше рационализаторское предложение по применению дезинфицирующего раствора… получено. Пока не зарегистрировано. Будет направлено на рассмотрение в соответствующую комиссию. Срок рассмотрения — до двух месяцев. Вам направлено официальное уведомление. Вопросов нет?

Голос был настолько лишенным эмоций, что это пугало больше, чем крик. Ни похвалы, ни порицания. Констатация факта. Его идея, его прорыв, его риск — все это превратилось в одну из тысяч бумажек, путешествующих по инстанциям.

— Вопросов нет, — механически ответил Иван.

— До свидания.

Трубка защелкнулась. Иван стоял несколько секунд, глядя на аппарат. Он ожидал всего — гнева, немедленного вызова, ареста. Но он не ожидал этого леденящего равнодушия. Его «чудо» утонуло в бюрократическом болоте. С одной стороны, это была передышка. С другой — мучительная неизвестность.

Выйдя из кабинета, он столкнулся с Катей. Она ждала его, прислонившись к стене в прохладном, пустом коридоре.

— Ну что? За тобой приехали? — спросила она тихо, без предисловий.

— Нет, — он усмехнулся. — Пока нет. Отправили мое «рацпредложение» в архив. На два месяца.

Катя внимательно посмотрела на него.

— Это хорошо, Лев. Значит, у тебя есть время. И… прикрытие.

— Прикрытие?

Она кивнула на его грудь, на комсомольский значок со звездочкой.

— Ты свой. Пока ты свой, и пока ты ведешь себя как свой, с тобой будут возиться. Будут писать бумаги, а не протоколы допросов. Твоя активность, твоя должность в бюро… это твоя броня. Хрупкая, но пока работающая.

— Ты думаешь, это поможет, если они все же решат, что я… вредитель?

— Нет, — она покачала головой, и в ее глазах мелькнула тень. — Но это дает тебе фору. Время, чтобы подготовиться. Или… чтобы отказаться от этой игры.

— Я не могу отказаться, — резко сказал он. — Ты не видела того рабочего. Ты не видела, как он умирал. А теперь он жив.

— Я знаю, — ее голос оставался спокойным. — Матрена, та самая медсестра, всем уже рассказала. Она теперь тебя за святого почитает. Но ты понимаешь, что помимо Матрены есть другие? Те, кто видят в чуде не спасение, а угрозу? Профессор Орлова, например. Для нее твой успех — доказательство, что она отстала. А отсталые в нашей системе… — она не договорила, но смысл был ясен.

Она была права. Черт, как же она была права. Эта девушка, почти на двадцать лет моложе его, читала ситуацию с проницательностью старого чекиста.

— Что ты