Гений: дорогу бомбили? - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

давит дефицит информации. Инженер продолжал: — Думаете, в Норвегии, Канаде, Финляндии не бывает морозов, переходов через ноль? Допустим, где-то ставят подогрев полотна, но чаще всего бетонки живут десятилетиями и без него.

— Сопрут цемент! — безапелляционно вкрутил домушник.

— Тогда, наверно, не стоит печь хлеб, — парировал Фёдорович. — Муку тоже сопрут. Вообще-то, основной расход цемента, самого лакомого для воров материала, наравне с арматурой, происходит на заводах железобетонных изделий, там несколько проще организовать контроль, продукция вся видна и вся в наличии, охрану периметра тоже организовать несложно, цемента в карманах особо не унесёшь. На дорогу укладываются уже готовые плиты. Да, есть элементы, требующие монолитного бетонного литья, туда раствор привозят миксерами, если только водитель не свернул налево и не вылил смесь в опалубку фундамента частного дома. Уверен, и асфальтовые дороги не так уж проблемно сделать долговечными. Важно правильно подготовить земляное полотно, уплотнить грунт, устроить дренажную систему для отвода воды, послойно накатать подушку, уложить нижний несущий слой, морозозащитный, аккуратный лицевой — ровный и одновременно шероховатый для нормального сцепления шин… Я признался вашей комиссии, что у нас ограничивались снятием верхнего плодородного слоя и сразу накатывали асфальт — в один слой. Не удивительно, что грузовики за два-три месяца продавливали дорогу, образуя колеи, после зимы потрескавшийся асфальт начинал исчезать кусками размером с канализационный люк. Все сделали вид, что не причём — начальник ДРСУ, бригадиры. Тем более Савушкин, получавший конверт с каждого сданного участка. Посадили единственного, открывшего рот.

За неделю я узнал больше о дорожном строительстве, чем за всю жизнь. Фёдорович пересказал мне львиную часть курса дорожной технологии, с усмешкой добавив, что в вузе преподают то же самое, но не человеческим языком, а с помощью формул, часто совершенно оторванных от жизни и не учитывающих реалий, вперемешку с марксистско-ленинской политэкономией, философией и научным коммунизмом, да день в неделю отдан на военную подготовку.

В начале декабря меня навестил в изоляторе следователь и сообщил, что в связи с высоким (в прошлом) служебным положением обвиняемого Брунова, бывшего члена КПСС, бывшего директора Центрального конструкторского бюро… Я перебил:

— Заслуженный мастер спорта СССР — тоже бывший?

— Спортивные достижения у нас не принято аннулировать. Впрочем, тренерская работа после отсидки вам не светит, как и участие в заграничных соревнованиях. С таким-то приговором!

— Не пропаду. Роялти за изобретения тоже никто не отнимет. Две тысячи в месяц мало, но как-нибудь перебьюсь.

У прокурорского челюсть отвисла. У него-то оклад порядка трёх сотен или около того.

— Зачем же вы взяли эти 5 тысяч? От жадности?

Мы едва ли не первый раз хоть как-то говорили, я не посылал его подальше.

— Неужели вы не знаете, откуда и зачем родилось моё уголовное дело? Вижу — хоть отчасти знаете. Оттого понимаете, почему я не отвечу. Собственно, все ответы находились на магнитофонной плёнке, куда я записал разговор с Савушкиным. Кассету забрал себе задерживавший меня УБХССник, поинтересуйтесь, он максимально информирован. Заодно спросите: как это так, магнитофон у меня изъят, согласно протокола, неужели без кассет?

Смутился. Куплен, но не совсем пропащий. Немного тяготится своей ролью в подлости, куда вовлечён.

— Не буду спрашивать. И, честное слово, рад, что не буду подписывать обвинительное заключение по вашему делу. Я начал, вы перебили. В связи с высокой общественно-политической значимостью произошедшего и особой опасностью содеянного это уголовное дело забирает в производство Прокуратура СССР, вас отвезут в Москву.

КГБ вмешалось и меня отмажут? Оптимизм давно исчерпался. Скорее подвергнут публичной порке, шепнув на ухо: обстоятельства переменились, так надо, терпи, выйдешь по УДО. Начнёшь выёживаться — станет хуже.

Кивнул, приняв к сведению. Ничего не подписал, как и обычно. Вместо полагающейся прогулки: Брунов, с вещами на выход. Попрощался с Фёдоровичем и другими заключёнными.

Не этапировали поездом, как ожидал. Молчаливые парни в штатском одели мне наручники и отвезли в аэропорт. Отомкнули их только на борту самолёта. Оба сопровождавших были вежливы и молчаливы, возможно, сами не осведомлённые об обстоятельствах дела. Выдали шнурки, иначе осенние ботинки сваливались с ног.

Ждал, что меня сдадут в Бутырку или какое-то аналогичное место, ещё менее приятное, чем Волгоградское СИЗО, нет, повезли и высадили около административного здания с золотыми буквами на вывеске «Прокуратура СССР», сопроводив в кабинет с табличкой «старший следователь по особо важным делам», фамилия его в памяти не отложилась. Дальше начались чудеса.

— Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по уголовному делу, возбуждённому в отношении начальника УБХСС УВД Волгоградской области Лосева Григория Александровича, предупреждаю вас об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний.

Ага… Свидетель! Но какой статус по моему персональному уголовному делу? Впору становиться в позу собственника, оно — моё, ни с кем не делюсь сомнительной славой!

Следак, внешне — совсем не грозный, колобок роста не выше 160, тем временем взял в руки и зачитал показания опера, сдавшего шефа с потрохами, включая выброс корочек на право ношения оружия и конфискацию кассеты без указания её изъятия в протоколе.

— Вы подтверждаете показания свидетеля?

И что мне делать? Инструкция молчать не распространялась на злоупотребления ментов. И без меня прокуратура узнала про их художества, отмалчиваться глупо. Я согласился:

— До последней буквы.

— Хорошо…

Он вставил листок протокола в пишмашинку, быстро настучал несколько фраз, сунул мне на подпись, затем набрал телефонный номер и скомандовал ввести Лосева.

Это в кино работа следователя комфортна и очевидна — введите подозреваемого, уведите подозреваемого. Накопив некоторый тюремный опыт и объём знаний, я уже въехал, что не так всё просто. У прокурорских нет собственных СИЗО или ИВС. Значит, моего обидчика просто кто-то мариновал в соседнем кабинете и сейчас приведёт.

Лосев был не в наручниках. Я внимательно посмотрел: часы на месте, шнурки и брючный ремень тоже, даже галстук, несколько распущенный и съехавший набок. Значит, его не задерживали, только вызвали в Москву. Препроводившие ОБХССника к следователю мужики не оставили кабинет.

— Присаживайтесь, Лосев.

— Мы разве не закончили? — он зыркнул на меня, но сел.

— Проводится очная ставка между свидетелем Бруновым Сергеем Борисовичем и подозреваемым Лосевым Григорием Александровичем, Москва, 8 декабря 1984 года, начало очной ставки 16−15, — следователь проигнорировал вопрос моего обидчика. — Гражданин Брунов, вы предупреждаетесь об уголовной ответственности о даче заведомо ложных показаний и отказе от дачи показаний, к вам, Лосев, это не относится.

При слове «подозреваемый» тот ощутимо вздрогнул.

— Свидетель Шерстов и свидетель Брунов дали показания,