Фантастика 2025-39 - Екатерина Аникина

— Уходим! — крикнул Ник Стасу.

Ему показалось, что парень сейчас полезет наводить порядок и получит по полной. Стас, нечаянно пнув взвывшую собачонку, развернулся и бросился к выходу.

Некоторое время шли молча, глубоко дыша.

— Они же люди, — наконец выговорил Стас. — Они же обычные люди. Не плохие. Почему они так?

— Бывает. Напряжение копится, потом прорывается по пустякам.

Ник боролся с желанием прямо сейчас и здесь, при Коне, позвонить Тимуру Аркадьевичу и спросить, не планируется ли где сбросить агрессию. А то Москва кипит котлом на открытом огне, булькает, вырывается пар из-под привязанной крышки: не выпустишь — рванет.

Любое движение, неосторожный взгляд, улыбка вызывали ответную реакцию. Пожилой господин, выгуливающий таксу, натравливал ее на детей. Дети кидались снежками в проезжающие мимо машины. Водители сигналили друг другу не переставая и показывали кулаки из-за стекол. Мелькали перекошенные ненавистью и злобой лица.

Ник украдкой наблюдал за своим спутником. Похоже, Кониченко не поддался массовому психозу — он грустил, переживал, хмурился, но пока что не злился.

Сам Ник тоже не разделял настроение толпы. Несмотря ни на что, он летел, он поднимался все выше и выше. И даже тело требовало войны. Не с этим тупым быдлом, нет. Действовать, вести людей за собой, возглавить… Ник поскользнулся, уцепился за Коня.

Уже недалеко осталось.

* * *

Олег, злой как черт, появился минут через двадцать. Ник успел выкурить две сигареты и перенервничать.

— Садитесь, — толкнув дверцу, пригласил Олег.

Ник устроился рядом с водителем, Конь — сзади.

— Черт знает что. Митинги какие-то. Половину улиц перекрыли. Чего хотят — непонятно. Как из психотропной пушки засандалили — вопят, транспарантами трясут, иконами, Сталина портретами. Новости по радио включил — писец, никто ничего не знает. Вы в порядке? Ну и славно. Своих домой отвез, велел жене с тещей сидеть и не высовываться. Хотя, если эта старая дура убежит и ее менты дубинками отаварят, я плакать не буду.

Митинги? Ник позвонил Михаилу, потребовал объяснений. Толстяк пыхтел и мялся, уверял, что пока не приехал в штаб, жаловался на молодежь, которую «не удержишь». Ник сильно подозревал, что на улицы вышли «щитовцы» и обыватели — вместе. Ощутили необходимость — и вышли.

Похоже, цепная реакция обернулась взрывом. Нужно срочно переговорить с Тимуром Аркадьевичем.

Психоз добрался и до автолюбителей. На правила все забили, а на вежливость — тем более. Пока доехали до дома, Ник взмок. Он предложил Олегу зайти, но водитель отказался, он спешил к своим.

Ника встретила плачущая мама. Даже не поинтересовалась, кого это сын привел.

— Никита, сын, Лешка у нас совсем свихнулся! Ты с ним поговори, объясни, что я его никуда не пущу.

Конь топтался у двери, не решаясь даже снять ботинки. Из своей комнаты выскочил одетый в джинсы и свитер Лешка.

— Это что еще такое? — строго спросил Ник. — Куда собрался? В городе знаешь что творится? Сиди дома. В комп играй.

— И ты! — возмутился мелкий. — Ты хоть понимаешь?! Там историю делают! Я не стану дома сидеть! Я не маленький!

— Сейчас я тебе, не маленький, уши надеру. Идиот внушаемый. Ты о маме подумал? Ей потом тебя из детской комнаты полиции забирать? Тебе больницы мало было? Ты еще в реанимацию с проломленным черепом хочешь?

Лешка — всего на полголовы ниже Ника, но тонкий, нескладный, — набычившись, попер на брата. Ник выкрутил ему ухо и отвел строптивца в комнату.

— Революция в заднице играет? За что бороться собрался, а, повстанец? За права школьников? Отмену контрольных?

— Пусти-и! — Лешка захлюпал носом. Не от боли — от унижения и злости. — Пусти! Не имеешь права! Я уже…

Ник сильнее выкрутил ухо, и пламенная речь перешла в щенячий скулеж.

— Давай, — предложил Ник, — расскажи, почему и куда собрался. Тогда я, может, тебя отпущу. Или сам с тобой пойду.

— А еще лидер «Щита»! — сквозь слезы обвинил брата Лешка. — Я посмотреть! Там же история! Мэра свергают!

— Сиди дома, свергун, — посоветовал Ник, отпуская его. — Попробуешь убежать — задницу надеру, обещаю.

— Я из окна выйду!

Дурак зомбированный, поддавшийся массовому психозу. Склонив голову, Ник посмотрел на мелкого. М-да. Мозги пока что не выросли, от тела отстают.

— Выходи. С переломанными ногами ты точно митинговать не сможешь.

Лешка ревел уже в три ручья, размазывал по лицу сопли и слезы, сверкал глазами. В комнату заглянула мама:

— Никита, Лешенька… Лешенька, ну не плачь. Нельзя тебе туда.

Мелкий скрестил руки на груди и повернулся к родственникам спиной. Ник успокоился: из окна сигать парень не станет. А вот дверь надо бы запереть. Он вывел маму в коридор, снял с крючка под вешалкой ключ и запер Лешкину комнату снаружи. Замок врезали давно, Лешка сам и настоял, чтобы сделали. Он закрывал комнату, когда уходил, чтобы мама там порядок не наводила.

В дверь тут же забарабанили. Лешка ругал брата и маму эксплуататорами и гадами. Конь по-прежнему мялся на пороге.

— Извини, Стас. Ты раздевайся и проходи. Сейчас чаю попьем. Дети, что с них возьмешь. Это моя мама, Юлия Викторовна.

Мама наконец-то заметила гостя, поздоровалась.

— Что происходит-то, мам? Ты не в курсе, может, по телевизору говорили?

— Да вроде против мэра выступают. А почему — я не разобралась. Вроде проворовался.

К тому моменту, как Ник с Конем допили чай, а Лешкины вопли стихли, по телевизору объявили: указом президента мэр Москвы отправлен в отставку. По факту хищений возбудили уголовное дело. Беспорядки на улицах, однако, продолжались.

И Ник принял решение сперва ехать в штаб, а потом уже — к Тимуру Аркадьевичу.

Глава 3

ГРОЗДЬЯ ГНЕВА

Аня Батышева попрощалась с Ильей и Толстым и перешла на «Библиотеку имени Ленина». В вагоне было полно народу, Анечка забилась в уголок, прислонилась к стене, закрыла глаза. Подремать.

И во сне и наяву за коммунизм я пасть порву!

Коммунизм — это я! Коммунизм — это мы!

Коммунизм — это лучшие люди страны![33] —

грянули хором с другого конца вагона.

Анечка очнулась. Люди вокруг замерли, качнулись от крикунов. Черноглазый носатый мужчина, сидевший с краю диванчика, быстро прикрыл лицо газетой.

— Россия для русских! Зиг хайль! — взвыли сзади.

Она обернулась — трое бритоголовых, в бомберах, агрессивных волчат.

— Иди на…! — весело откликнулись невидимые «левые». — Проклятый фашист!

Скины заработали локтями, пропихиваясь вперед. Аня двинулась следом — гипноз ситуации, нельзя туда лезть, а лезешь. Поезд затормозил — «Кропоткинская». Скинхеды и Анечка с ними вывалились на платформу. А из соседних