Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

сжался, неожиданно поняв, что отсидеться не удастся и придётся говорить. Выступить из тени, встать перед Борисом Андреевичем, вытянувшись в полный рост. Узнает ли он в Сашке того, с кем ему организовывали очную ставку на военном этаже, в помещение без окон, с давящими стенами, которые видали и слыхали всякое? Сашке стало не по себе, он даже зажмурился, но тут же распахнул глаза, шагнул, но его неожиданно заслонил Кир. Не специально, конечно, просто выступил вперёд, небрежно и слегка развязно, засунув руки в карманы брюк, словно он стоял не в бывшей палате больнице, а на каком-то пятачке, где пацаны забили стрелку для разборок.

— Чего это молчим? Можем и сами рассказать, — для полноты картины Киру ещё стоило бы сплюнуть сквозь зубы, уронив плевок к ногам Литвинова.

Тот, видимо, тоже это понял, потому что уголки его губ слегка приподнялись в холодной улыбке.

— Но базарить, только время терять.

— Иногда стоит и… — Литвинов чуть запнулся. — Побазарить. Чтобы понять, что к чему.

— А чего тут понимать? Вам уже всё сказали. В Павла Григорьевича стреляли, и мы точно знаем кто. По фамилиям что ли назвать?

— Эти фамилии меня сейчас не интересуют. Ты лучше другое скажи. Откуда ты знаешь, что это был Павел?

— Да уж знаю, — в голосе Кира зазвенела ярость. Чувствовалось, что ему с трудом удаётся сдерживать себя.

— Интересно, откуда, — Борис прищурил глаза и уставился на Кира. — Ты вообще, парень, кто такой? И что ты за птица, что знаешь в лицо самого Главу Совета? Как вы вообще тут оказались, вы двое?

Литвинов говорил спокойно, даже насмешливо. Но что-то в его тоне заставило Сашку напрячься. Вот сейчас он начнёт всё выяснять, этот сильный, властный мужик, и тогда уж точно поймёт, вспомнит, кто стоит перед ним. Жалкий доносчик, тот самый слизняк, который с трясущимися поджилками сидел на той очной ставке и врал, тем самым закапывая Литвинова ещё глубже. Сашка опять вспомнил выражение брезгливой скуки на красивом лице Литвинова, тогда, у следователей. И испугался. Испугался, что сейчас это увидит и Катя, и тогда…

— Борис Андреевич, это Саша, мой парень.

Сашка был так поглощён своими переживаниями, что не сразу понял, что сказала Катя, а когда до него дошло, сердце ухнуло и тут же взлетело, забилось весенней птицей. «Мой парень»!

— А это его друг, — продолжила Катя. — Он тоже тут медбратом работает, в больнице. Кирилл Шорохов.

Литвинов бросил быстрый взгляд на девушку. И тут же перевёл глаза на Кирилла. На его лице что-то мелькнуло, любопытство, удивление, Сашка не успел понять.

— Что, тот самый Кирилл?

— Тот самый! — Кир вызывающе вскинул подбородок. — Чего, всё ещё считаете, что мы тут вам втираем, да?

— М-да, — снова протянул Литвинов, с интересом окидывая Кира с головы до ног. — И как Паша только доверил тебе свою девочку? Чудеса прямо.

Кир вскинулся, но Литвинов вдруг резко поднялся, сделал предупреждающий жест рукой.

— Не дури, парень. Вот голова горячая, — он усмехнулся и тут же напрягся, взгляд стал непроницаемым и холодным. Литвинов явно принял решение. — Так где Павел?

— Внизу, на двадцатом. Вам же уже сказали!

— Значит так! — Литвинов повернулся к Кате. — Носилки знаешь где взять?

— Конечно! — встрепенулась та.

— Быстро за ними. А вы двое слушайте сюда. Точно, кроме вашей бестолковой троицы никто не в курсе, что в Павла стреляли?

— Нет, — помотал головой Кир. — Костыль только с Татарином. Так они и…

— Отлично, — перебил его Литвинов. — И вы варежку не разевайте и направо-налево не трещите.

— Да за кого вы нас…

— Вот носилки! — на пороге появилась Катя.

— Пошли! — скомандовал Литвинов.

Глава 28

Глава 28. Кир

Носилки казались невозможно тяжёлыми, почти неподъёмными. Точнее, сначала, первые пять-семь пролётов было ещё ничего, терпимо, но с каждым шагом наверх они словно бы наливались свинцом.

Литвинов шагал впереди. Быстро, размеренно, целеустремленно. В больнице Киру приходилось иногда перетаскивать на носилках пациентов, и он знал, что тому, кто впереди, всегда тяжелее. Тем более при подъёме наверх. Но этот мужик, казалось, был отлит из стали, ни разу не сбился с ритма, не потерял темп, руки не дрогнули.

Они с Сашкой вдвоём шли сзади, каждый вцепившись в свою ручку. Сашка тяжело дышал, его сторона то и дело проседала, носилки немного заваливались, но Поляков упрямо их выравнивал и двигался дальше. За ними семенила Катя. Поначалу она тоже рвалась им помогать, цеплялась за носилки, стремясь разделить с мужчинами их ношу, но она только мешала, и вскоре, видимо, сама это поняла, и пристроилась в конце их процессии.

Ещё пролёт, ещё… Кир чувствовал, как немеют руки, начинают ныть плечи, но он упрямо держался темпа, заданного Литвиновым. Он не мог сдаться. Не мог показать свою слабость. И ещё он чётко знал одно. Как бы он не ненавидел этого опасного, страшного человека, когда-то чуть не пустившего в расход его семью одним своим словом, сейчас Кир понимал — надо его слушаться. Только это поможет им выпутаться из переделки, в которую они попали, и спасти Савельева. Отца Ники.

Павел Григорьевич был без сознания, только изредка, на поворотах глухо стонал и бормотал что-то бессвязное. Что-то про ад и крыс, Кир не мог разобрать, да и не пытался. Просто шёл, отсчитывая про себя шаги. Ни на что другое не было уже сил, бесконечные гонки вперёд-назад по этажам, нервное напряжение высосало из него всё. Киру казалось, что если он перестанет считать, то остановится и немедленно рухнет, увлекая за собой носилки с Савельевым, Сашку Полякова и даже железного Литвинова.

Когда они спустились за Савельевым, Литвинов первым, отстранив Сашку, который показывал путь, даже не вошёл — ворвался в то помещение, где лежал Павел Григорьевич, тяжело опустился рядом с ним, выматерился, сначала на друга, потом прикрикнул и на них, замешкавшимися с носилками. Литвинов вообще сильно ругался, называл Савельева тупоголовым кретином, но было в его голосе что-то такое, Кир даже не мог чётко для себя сформулировать, что именно. Теплота какая-то. Отчего самые крепкие выражения приобретали иной смысл, не оскорбительный, а наоборот. Так можно называть только очень близкого человека. Ох, непростые были отношения между этими двумя взрослыми мужиками, которые прошли в жизни всё или почти всё, достигли самых высот и побывали на самом дне. Их связывало что-то невидимое, то, что Кир никак не мог осмыслить, что никак не укладывалось в простые схемы. Друзья, враги, соратники, соперники. Ни одно из этих слов, описывающих человеческие взаимоотношения, не могло в полной