Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

– Я хотела бы привлечь к этому вопросу своего рыца… – сказала Харрохак.

– Тебе нужен Ортус из Девятого дома, чтобы прочитать несколько слов? – спросил Магнус Куинн с широкой улыбкой – решительной, несгибаемой и вежливой. Как вызов на дуэль. Она попалась. Ну и дура. Она потеряла всякий страх перед Пятым домом и теперь была загнана в угол, как умеют только Пятые. Они все время улыбаются и ведут себя так, будто все это – шутка. Харроу сделала невозмутимое лицо, медленно сглотнула, чтобы не булькать от ужаса.

– Очень мелкий текст… – тянула она.

– Правда? – спросила Пент.

Некромантка Пятого дома не отпускала листок. Харрохак посмотрела на алые буквы, написанные так яростно и в такой спешке, что перо местами прорывало бумагу.

Я ПОМНЮ ПЕРВЫЙ РАЗ, КОГДА ТЫ ПОЦЕЛОВАЛА МЕНЯ. ТЫ ПРОСИЛА ПРОЩЕНИЯ. ТЫ ИЗВИНЯЛАСЬ, ТЫ СКАЗАЛА: «МОЖЕШЬ МЕНЯ БИТЬ, НО Я ХОЧУ ПОЦЕЛОВАТЬ ТЕБЯ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ», И Я СПРОСИЛ ПОЧЕМУ, И ТЫ СКАЗАЛА, ЧТО НИКОГДА НЕ ВСТРЕЧАЛА НИКОГО, КТО ТАК ХОТЕЛ БЫ ВЗОЙТИ НА КОСТЕР РАДИ ТОГО, ВО ЧТО ВЕРИТ, И ПОЛЮБИЛА С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА, И ПОПРОСИЛА О ТОМ, О ЧЕМ СЕЙЧАС ПРОШУ ТЕБЯ. Я ПОЦЕЛОВАЛА ЕГО И ПОТОМ ПОЦЕЛУЮ ТЕБЯ, ЕЩЕ НЕ ПОНЯВ, ЧТО ТЫ ТАКОЕ, И ВСЕ ВТРОЕМ МЫ БУДЕМ ЖАЛЕТЬ ОБ ЭТОМ, НО ДАЖЕ В РАЮ Я БУДУ ПОМНИТЬ ТВОИ ГУБЫ, А ТЫ, ГОРЯ В АДУ, ВСПОМНИШЬ МОИ.

Харроу прочла эту скучищу ровным и монотонным тоном. К слову «мои» голос постепенно замер. Рыцарь смотрел на листок, некромантка – на Харроу.

– Прочитай ты, – сказала она, зная, что ее голос по-прежнему остается ровным и твердым, как град.

Абигейл поднесла листок поближе к глазам. Обращалась она с ним осторожно, как с величайшей драгоценностью.

– Стыдно сказать, но меня по-прежнему возбуждают змеи, – прочитала она.

Все помолчали. Пригоршня града ударилась в стекло так, будто мечтала попасть внутрь. По краям окна нарастала светло-голубая изморозь, а там, где сидела Абигейл, осталось маленькое окошечко от дыхания. Все трое рассеянно смотрели в быстро несущийся туман за окном, который не трепал ветер и не пробивал град. Постепенно помимо града появились маленькие частички пепла, как будто к и без того не самой приятной погоде присоединилось извержение далекого вулкана.

– Есть некоторая разница, – сказала Харроу.

– Пожалуй, – признала Абигейл.

– Но как… – начал Магнус.

– Я сумасшедшая, – перебила она, – всю жизнь, с самого детства. У меня слуховые галлюцинации. Я вижу то, чего не существует. Ортус скрывает большую часть этого, но, как вы уже поняли – и воспользовались этим – нужно всего лишь убрать его, чтобы я стала уязвима. Я не рассказала вам о смерти Сайласа Октакисерона, потому что не была уверена, что говорю правду. Я безумна.

Абигейл Пент сняла очки и сунула их в верхний карман халата. Потянулась к руке Харроу, но Харрохак отдернула руку. Абигейл моргнула с сочувственным видом и убрала свою.

– Ты хорошо это скрывала. Если захочешь, можешь рассказать мне что-нибудь еще, я с удовольствием послушаю. Но, Харрохак, это идеально сочетается с одной моей теорией… если ты считаешь, что все это время ты видишь только результат собственных фрустраций, тебе не кажется, что ты можешь быть…

– Ну вот, – устало сказал ее муж, – снова призрачная версия.

– Магнус! Одержима духом, – торжествующе закончила его жена. – Харрохак Нонагесимус, я полагаю, тебе стоит всерьез рассмотреть идею своей одержимости.

29

Августин постоянно улыбался теперь, когда Ианта из Первого дома справилась с последним препятствием. Его открытый восторг во многом помог снять красное зудящее напряжение, охватившее Митреум. Тебе его откровенное облегчение казалось снисходительным, но твоей сестре-ликтору – нет. Ну или она очень хорошо притворялась. Ты пошла смотреть на поединок между ними, проходивший в тренировочном зале, села и стала смотреть, держа в руках рапиру. Поединок был очень официальный даже по меркам Девятого дома, со множеством устаревших раскланиваний и дуэльных правил, давно забытых в других местах. Ианта была святой Третьего дома, а Августин – реликвией Пятого, никто из них не сделал ни шагу, не подстелив себе под ноги маленький коврик и не представившись публике: тысяче пустоглазых черепов и тебе.

А после церемонии пришло время клинков. Ты почти ничего не помнила о Набериусе Терне – ни о его жизни, ни о его смерти, но, насколько ты смогла сообразить, он был последним рыцарем во всей беззвездной вселенной, который счел бы, что его правой руке лучше лишиться плоти. Но Ианта исцелилась. Ты по-детски – но еле-еле – надеялась, что Ианта сочтет твое рабство оконченным, что спасения ее жизни хватит, чтобы разомкнуть ошейник долга у тебя на шее.

– Можно подумать, – сказала она, – что, когда я просила, ты знала, о чем я прошу, Нонагесимус.

Святой терпения сдержал свое обещание и позолотил ей руку. Теперь ты часто замечала, что Ианта любуется металлически блестящими пальцами и мягким золотым сиянием трехгранной кости. Ваша старшая сестра, раздражительность и беспокойство которой только усилились от радости Августина, поймала тебя в коридоре и спросила:

– Ты действительно придумала эту жуткую конструкцию?

– Да.

– Это в самом деле самосинтезирующаяся кость?

– Да, – ответила ты, – хотя этот процесс с трудом можно назвать синтезом, потому что конструкт просто постоянно растет, заполняя заранее заданные контуры скелета. Это доказывает, что топологическим резонансом можно управлять.

Глаза Мерсиморн превратились в ураганные щели, обрамленные короткими густыми ресницами. Она плотно закуталась в радужный ханаанский плащ, будто сильно мерзла, и зачесала назад персиковые волосы так, что они стали походить на апостольник.

– Ясно, – сказала она, – ясно-ясно. Сколько будет дважды два?

– Четыре…

– Самая маленькая кость в теле?

– Слуховая косточка, но…

– Как зовут святого долга?

– Ортус из Первого дома, – ответила ты, но слишком медленно.

Она протянула руку и постучала тебя по виску. То, что Мерсиморн из Первого дома могла вложить в простое прикосновение, легко убило бы тебя быстрее, чем святой долга с его бросками и копьем. Но она громко сказала:

– Ортус, – и поспешно повторила это имя, так что два слова слились в одно.

У тебя ныл затылок, а в носовых пазухах поселилась холодная ноющая боль, которую ты иногда чувствовала в сухой атмосфере Митреума. Ты отшатнулась, пальцы сами взлетели к костяным шипикам в ушах, но она не нападала. Ты очень хорошо знала свое тело, но сейчас твои железы не заработали, сосуды не сузились, в кровь не поступили никакие химикаты.

Изменилась только Мерси. Ее безмятежное овальное лицо приобрело примерно то же выражение,