Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

«Подвесив» вопрос с Гуамом, ибо в таком деле спешить — себя не уважать, я отбыл за океан. А по прошествии нескольких месяцев выяснилось — Конфедеративные Штаты Америки поставили целью завладение Кубой к 1880 году. Вот же хитрюги, почтенные плантаторы. Дождались пока мои бравые корейцы помогут истребить кубинских, прости господи, партизан, наведут на острове порядок и отбудут в Юту, драться с рейнджерами янки за Большое Солёное озеро. Теперь прибыльный сахарный бизнес отчего не вести — тишь да благодать на Кубе. Разумеется, российский капитал и интересы наших промышленников конфедераты не зацепят, не дураки. Но мечтания по овладению райским островом стали достоянием не только нашей разведки, но и англичан и северян. Кто из англосаксов «слил» испанцам намерения Конфедерации — не суть важно. Важно то, что вслед за Бисмарком в Константинополь-Тихоокеанский рванула представительная делегация испанских, так их распротак, грандов. В том числе военный министр инкогнито, и министр иностранных дел, такоже инкогнито.

— Фомич, посмотри, сколько «константиновок» у тебя на хранении в губернском Арсенале.

— И так скажу, по памяти, Константин Николаич — 22 450 стволов, на каждый по 700 выстрелов.

— Неплохо, дивизию вооружить можно.

— Не, дивизию магазинками снарядим, их 25 тыщ ровно в Арсенале, а «константиновки» для ополчения самое то и для самооборонных отрядов.

— У Мезенцева примерно столько в загашнике?

— Наверное да. Это у Николай Николаича, понятно дело, больше, но он не только губернатор калифорнийский, так ещё и цельного наместничества склад под ним.

— Ясно. Вот что, твоё превосходительство Ефим Фомич. Оставь себе половину и магазинок и половину «константиновок», а остальные будь готовь на пароходе перекинуть на флотские склады в Константинополе-Тихоокеанском.

— Война?

— Боже упаси. Фомич. Я в сии края благословенные не порох жечь приехал и не людей изничтожать. Мёд вон какой замечательный. С твоей пасеки?

— С моей. Внук, старший, серафимовский, проживает с нами до поступления в Университет, пристрастился парень к пчёлам, в ихней Японии такого не видел.

— То уже не Япония, Ефим Фомич, а российский остров имени государя Николая Павловича! Через двадцать лет никто и не вспомнит, что он Хоккайдо прежде назывался! А сын твой — его первый губернатор!

— Так не весь остров пока прибрали то?

— Не весь, да. Северную часть. Но и остальное отожмём под державный скипетр, обязательно. Нельзя быть сильными везде, иначе сговорятся иные державы, навалятся на Россию и так отмудохают, что мало не покажется.

— Так Франция союзник, Испания, Южные штаты, Итальянское королевство опять-таки, — Кустов изрядно подковался в геополитике, впрочем, Ефим и раньше был мужиком умным, хоть и необразованным. А на посту губернаторском немало книжек прочёл, много чего повидал.

— Против сильного объединятся, былые распри забыв, и первыми в спину ударят. Потому, Фомич, мускулами играть и гордо грудь выпячивать не следует. Сам же видел, в Петербург наезжая, по какому краешку прошли, избежав большой войны. А ввязались бы в драку за Константинополь, который Царьград, получили против себя коалицию Англии и Франции, да вдобавок турки и австрияки. А тут, в Америке, САСШ бы ударили со всей мочи. И что тогда было бы?

— Ты, Константин Николаич с младых лет умом отличался и прозорливостью, — Ефим замялся.

— Что так смотришь, генерал? Отставки не получишь. Мезенцева заменили, а ты поскрипи ещё два-три года. Очень надо, Фомич.

— Если надо, поскриплю, — уныло согласился верный сподвижник, — а на замену есть ребята дельные. И в военной части отличились под Луисвиллем, и после, в мирной жизни преуспели, пойдя по чиновной линии.

— Это про кого речь? Не про Аркадия Старыгина?

— Про него, Константин Николаич, парень толковый, и лесное дело поставил в губернии и рыбный завод казённый, что с прибылью работает.

— Он же вроде не из ваших, не из кержаков.

— Ай, — как-то по бабьи всплеснул руками головорез Кустов, снявший очки и вновь ставший грозным бородачом (седобородым уже) — да какая разница, из Беловодья человек, или нет. Вон старцы как над Никитой Сыромятовым сюсюкали, а он подрос и казну общины отобрал.

— Скажешь тоже, отобрал. Казна и осталась в общине, только перешла от дедов к внукам. Старые мудозвоны разве б построили заводы, пароходы купили, чтоб в промысел выйти, в железные дороги вложились? Да ни хрена! Пердели бы, золото в кубышке пересчитывая и всё. А на сегодня раза в три или в четыре большую сумму обернулись те деньги.

— Оно так, — согласился Ефим, — ты, Константин Николаич приглядись к Аркашке то. Пускай парень при тебе побудет.

— Хорошо, зачислю Старыгина в свиту, как его по батюшке то?

— Аркадий Сергеич.

— Хм, знавал я в жизни прежней одного Аркадия Сергеевича…

— Это которого?

— Тебе, Фомич, тот Аркадий незнаком. Лучше расскажи как питание бригад и батальонов, что в губернии расквартированы, налажено. Не голодают солдатики?

Кустов возмущённо вскинулся и поведал как доблестные воины катаются аки сыр в масле, получая сколь угодно хлеба, овощей и мяса да рыбы. Неудивительно, ведь каждый отдельный батальон имеет хозяйственную полуроту, где собраны все балбесы и слабосильные, отряженные на работы по разбивке огородов и откорму свиней да кур господам офицерам. А Русский Вашингтон не пустыня, всё-таки, климат самое то. Третий Вашингтонский батальон даже пасеку собственную держит в полста колод и стадо бурёнок. Не везде, разумеется, такая пастораль. Есть части, где консервы жрут и тем счастливы. Да взять тот же гарнизон, что Берингов пролив «держит». Там не до выращивания апельсинов, как в Калифорнии.

Десятки, сотни встреч в Русской Америке позволили самому, без посредничества Гоголя и Толстого, выделить народившийся «русоамериканский типаж». В основном в заокеанской России проживают молодые и энергичные люди, в семьях по трое-четверо ребятишек. Образование гораздо выше среднего, практически все грамотные. Тут ещё и хорошо поработали переселенческие пункты, где заставляли колонистов учиться и ещё раз учиться. Знаю, даже угрожали хитрые чиновники, — оставить в карантине лентяев, пока те чтением, письмом и счётом не овладеют.

Случилась и встреча со старой знакомой. Впрочем, графиня Мезенцева не так уж чтобы и стара, а вовсе даже и ого-го! Эдакая Моника Беллуччи слегка за сорок, в самом расцвете женского обаяния. Граф, заполучив титул и почётную отставку, пребывал в постпохмельном состоянии, из которого после аудиенции и не вышел, — продолжил запой. Эх, Андрей Дмитриевич, да как так-то? Командир передового отряда моей Экспедиции в Северной Америке. Эх!

Но на просьбу Моники, пардон, графини Мезенцевой о встрече, откликнулся. Хотя верный Никитос категорически возражал.