Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Без небольшой утечки воздуха не обошлось, – заметил Журавль. – Почувствовал?

Шелк, не сводя глаз с прозрачной, словно хрусталь, воды, отрицательно покачал головой. Из-за края люка, в десяти, если не более, кубитах от стальных пластин пола, выскользнул косяк стремительных серебристых рыбок, в мгновение ока скрывшихся за другим, противоположным краем.

– Посторонись, патера, – велел Лемур и подхватил летуна.

– Эй, осторожней! – заорал Журавль. – Не хватай его так!

– Опасаешься, как бы я не изувечил его еще сильнее, доктор? Ничего, это уже не страшно.

Улыбнувшись, Лемур без малейшей натуги поднял летуна над головой.

– Ну как, Илар? Что скажешь? Последний шанс.

– Спасибо… этим троим. Спасибо… и прочных крыльев, – прохрипел летун.

Лемур с маху швырнул его вниз. Искристая вода, заполнявшая проем люка, брызнула Шелку в лицо, на миг ослепила, залив глаза, а к тому времени, как он проморгался, летун почти скрылся из виду. Прежде чем он навеки исчез в глубине, Шелку мельком удалось разглядеть лишь искаженное мукой лицо да рвущиеся из широко разинутого рта пузыри, хрупкие, словно тонкие стеклянные сферы.

Секунда, и Лемур, с оглушительным лязгом захлопнув люк, туго-натуго затянул маховики запоров.

– Когда я открою люк, которым мы спустились сюда, атмосферное давление в трюме сравняется с давлением в прочих частях корабля. Рты держите открытыми, не то барабанные перепонки могут полопаться.

На сей раз он повел Шелка с Журавлем к другому трапу. Поднявшись в просторный, куда шире прежнего коридор, все трое миновали советника Галаго с советником Потто, целиком поглощенных оживленной беседой, и наконец подошли к двери, охраняемой парой солдат.

– Здесь и находится то самое, что ты искал, доктор, – сообщил он Журавлю, – хотя знать об этом, скорее всего, не мог. Смотри же: эта каюта служит обителью нашим истинным, биологическим естествам. Мое – вон там.

С этими словами Лемур указал на кольцо сверкающих металлом машин, и Журавль со всех ног поспешил к ним, а поддерживавший Мамелхву Шелк без спешки захромал следом.

Биотело советника Лемура покоилось на безукоризненно белой лежанке, укрытое до подбородка простыней столь же безукоризненной белизны. Глаза его были закрыты, щеки ввалились, грудь медленно, ровно вздымалась и опадала в такт еле слышным, чуть хрипловатым вдохам. Из-под черного полимерного обруча с хитросплетением разноцветных проводов, венцом охватывавшего его лоб, выбивалась невесомая прядь белых седин; от дюжины машин под простыню тянулись змееподобные трубки – прозрачные, соломенно-желтые, малиново-алые.

– Вероломным био сюда ходу нет, – пояснил Лемур. – Ухаживают за нами лишь беззаветно преданные нам хемы. Они же обслуживают и машины, поддерживающие в нас жизнь. Они любят нас, а мы любим их. Им обещано бессмертие, и обещание будет сдержано: неиссякаемые запасы сменных частей в их полном распоряжении… ну а они платят за это бесконечным поддержанием жизни наших бренных биологических тел.

Журавль склонился над одной из машин.

– Да, системы жизнеобеспечения впечатляющие. Мне бы такую!

– С тех пор как у меня отказали почки и печень, их функции выполняют вот эти устройства. Имеется здесь и вспомогательное сердце, способное в случае надобности полностью заменить настоящее… ну и, само собой, машина для искусственной подачи кислорода.

Журавль, прищелкнув языком, покачал головой.

– В кои-то веки не мерзну, – вполголоса заметила Мамелхва.

– Воздух здесь подвергается полной переработке каждые семьдесят секунд. Фильтруется, облучается для избавления от бактерий и вирусов; относительная влажность – тридцать пять процентов, отклонения температуры – в пределах четверти градуса от нормальной для биотела.

– Никогда не подумал бы, что смогу пожалеть тебя, – со вздохом, не сводя глаз с неподвижного тела советника, пробормотал Шелк, – однако сейчас жалею.

– О том, кто лежит здесь, я вспоминаю лишь изредка. Я – вот, – отвечал Лемур, ударив себя в грудь.

Знакомый звук сродни звону молота о наковальню живо напомнил Шелку жуткую непроглядную тьму.

– Бодр, энергичен, безукоризненно вижу и слышу. Не хватает только хорошего пищеварения и, временами… – Тут Лемур сделал многозначительную паузу. – И, временами, терпения.

Журавль склонился над неподвижным телом и, прежде чем Лемур успел ему помешать, приподнял большим пальцем сморщенное серое веко биологического тела советника.

– Этот человек мертв.

– Что за вздор?!

Лемур двинулся к Журавлю, однако Шелк, подхлестнутый неким неосознанным импульсом, заступил ему путь, и советник – возможно, повинуясь усвоенному с малолетства почтению к ризам авгура – замер на месте как вкопанный.

– Вздор? Гляди.

Сунув в пустую глазницу большой и указательный пальцы, Журавль извлек изнутри щепоть некой субстанции наподобие земли пополам со смолой, сунул ее Лемуру под нос, а после стряхнул на девственно-чистую простыню, точно комок мерзкой грязи из сточной канавы, и вытер пальцы о тонкую подушку, оставив на белой наволочке пару зловонных бурых мазков.

Негромкий звук, изданный Лемуром, оказался непохожим ни на один из тех, какие Шелку доводилось слышать (хотя горя он, невзирая на молодость лет, успел повидать предостаточно). В протяжный судорожный вздох вплелся стон наподобие воя небольшого сверла, вращаемого все быстрей и быстрей, визга стали, наткнувшейся на гвоздь, однако, повинуясь усилиям направляющего ее безумца, наращивающей, наращивающей нажим и скорость, пока сверло не задымится, не рассыплется в прах, погубленное собственной безграничной, необузданной силой.

Не один час спустя Шелк еще вспомнит этот звук, а вместе с ним вспомнит и заводную вселенную о множестве шестерен, явленную ему Иносущим в минувшую фэалицу, посреди дворика для игры в мяч, ибо узнает в нем предсмертный стон сей вселенной… или, скорее, предсмертный стон неотъемлемой ее части, или, скорее (так уж покажется ему в полудреме), всей ее, гибнущей, но не для всех – для кого-либо одного.

Не прерывая стона, коему предстояло запечатлеться в памяти Шелка до самой ночи, Лемур медленно, неловко опустился на корточки. Руки его жалко, словно бы сами собою, зашевелились в воздухе, не хватая, не впиваясь ногтями в нечто незримое, не проделывая ничего осмысленного, но дергаясь, извиваясь подобно рукам мертвого летуна в студеных глубинах озера, быть может, до сих пор ожидавшим того самого окоченения, что следует за смертью и продолжается полдня (либо целый день, либо день с половиной, в зависимости от множества обстоятельств, что неизменно порождает немало споров). Съеживаясь в комок, Лемур ни на миг не отвел взгляда от иссохшего тела советника на белоснежной лежанке, и наконец, когда он коснулся коленом зеленого кафельного пола (казалось, ниже ему уже не присесть), руки Лемура бессильно обмякли, повисли, упали к ступням.

В тот же миг серебристый азот, найденный Шелком в ящике туалетного столика Гиацинт на исходе того самого дня, когда Иносущий открыл Шелку суть вселенной, в коей он существует, выскользнув из расшитого рукава Лемура, откатился в сторону. Журавль, не теряя времени, прыгнул к нему, задел на лету одну из медицинских машин, окружавших ложе умершего советника, да так, что она с грохотом рухнула набок, не по возрасту (какая