Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Ежели и дальше так будет…

Надорвется мать, пойдут батрачить девки, а кто и с пути собьется, наймутся, куда смогут, парни… Лила тихонько слезы Надежда Ижорская, знала, что не пережить ей следующей зимы.

Да она-то ладно!

Дети как?!

Когда во дворе кони заржали, копыта затопали, встрепенулась несчастная, не ждала она уж от жизни ничего хорошего, ну хоть младших бы спасти! Хоть кого…

Выглянула она за дверь – там человек стоит неприметный, смотрит спокойно. А конь у него – всем коням конь, таким бы и боярин не побрезговал. И люди за его спиной оружные…

– Боярин? – робко Надежда спросила. Не ждала она уж ничего хорошего от жизни…

– Не боярин я, матушка. Гонец государев. Ты ли Надежда Ижорская, Михайлы Ижорского мать?

– Был у меня, милсударь, сынок Михайла, да сгинул давно.

– Волосом светлый, глаза зеленые…

Описал посланец Михайлу четко, Надежда даже зажмурилась, ровно сына увидела.

– Что он… помощь ему надобна?

Покачал головой гонец:

– Послушай указ государев, матушка. Там и ответ мне дашь.

Слушала Надежда, себе не верила.

Ее Михайла, точно ее, и мужа ее назвали, и отца, и детей он всех перечислил, кроме двоих младших, о которых и не знал… Ее Михайла в Ладоге оказался.

И государя спас.

И государыню.

А те в благодарность ему чин боярский даровали да дом на Ладоге. А еще из казны вспомоществование, которое Надежда получать по четвертям года будет, как положено. А когда соберутся дети замуж али, там, жениться, им казна тоже приданое выделит. Или на обзаведение.

Надежда только и могла, что глазами хлопать.

– А как… что…

Покачал гонец головой. Так и знал он, что с бабой этой деревенской боли головной не оберешься, а только когда сказал государь… надобно так!

Два дня она вещи собирала, на телегу грузила. Еще дней двадцать они до столицы ехали, в возке, ровно бояре…

А уж там, когда привезли ее в дом хороший, каменный, на подклете высоком, когда вокруг холопы закружились, когда жалованную грамоту ей принесли от государя…

Только там и поверила во все Надежда. И рыдала долго, вспоминая сына своего непутевого.

Рыдала, понимая, что, останься он рядом с ней… да разве ж можно было его удержать? А сейчас… умер ее Мишенька героем, добрую память по себе оставил.

Мало ли это?

Много ли?

Потом ее дом государыня Устинья Алексеевна посетит, поговорит ласково. Подтвердит, что правда все, истинная. Да и как не подтвердить?

Зеленые глаза и Михайле, и детям всем от матери его достались. Такие же, бедовые… только теперь они уж у Устиньи ярости не вызывают.

Михайла перед ней свою вину искупил. И поступком своим, и жизнью, оплачен счет и закрыт. Кто старое помянет, тому и глаз вон.

Потом уж она Надежду Ижорскую на могилку к Михайле сводит. Там и поплачут они обе вдоволь, одна о сыне, а вторая – прошлое свое отпуская. И станет им обеим легче.

Это будет потом.

А еще постучится однажды вечером в двери дома Ижорских человечек неприметный, который Надежде и передаст сумку большую.

Так и так, деньги у сына вашего были, приказал он все семье его отдать. И мне за ту работу хорошо уплачено, благодарствуйте, да и прощайте. Хорошо, что ехать не пришлось невесть куда да вас разыскивать.

Не надеялся Михайла уцелеть в ту ночь. Знал, что ежели жив останется, то чудом будет великим. А денег-то он собрал достаточно, надеялся с Устиньей убежать…

Что ж.

Когда нет – то и на все плевать!

А только кто голодал да холодал, тот и цену деньгам хорошо знает. Не бросать же, и в монастырь их Михайла отдавать не захотел. Навидался он попов в странствиях своих.

Оттого и на хитрость пошел. Заплатил он одному человечку, который делами тайными занимался. Заплатил, с просьбой, когда помрет Михайла, к его семье съездить, деньги им передать.

Так оно и вышло.

И Михайлу не пощадила жизнь, и человечек… не смог он сразу поехать. Пока розыск учинял, пока разбирался, куда ехать, тут уж Ижорские и сами на Ладогу приехали.

Проверил он все еще раз да и принес матери Михайлы деньги. И письмецо с ними короткое.

Прочитала его Надежда, слезами улилась.

«Матушка моя любимая!

Прости меня, дурака, да помолись за меня. Сестренок поцелуй, братишек. Бате о деньгах не говори, пропьет еще, а ма́лым приданое надобно. Да и тебе хорошо бы чего на старость иметь.

Ввязался я в дело страшное и свернуть уж не смогу. Чует сердце смертушку.

Прости, что знать о себе не давал, дураком я был. Коли уцелею, приеду к вам, заберу вас на Ладогу. А когда не получится – все одно, люблю я вас. Только сейчас это понял.

Сын твой непутевый, Михайла».

Хотел Михайла и Устинье грамотку написать тогда, не осмелился. Более того, не надо ему было.

И он любил, и она о том знала… чего еще-то?

О чем пергамент марать?

Матушка – то дело другое… Только на грани смерти осознал Михайла, что другим тоже больно бывает. Что-то понял, переосмыслил и успел в последнюю минуту. Везде успел.

Надежда ту грамотку до конца жизни сохранила, в гроб приказала к себе положить. А еще…

Михайла – в семье Ижорских родовым именем стало.

Денег Михайла столько семье оставил, что и на обзаведение парням хватило, и дело свое открыть, и девкам на богатое приданое, с которым их в богатые семьи купеческие взяли…

Все у них хорошо сложилось. А спустя несколько десятилетий Ижорские и не раз еще род свой прославят. И адмирал знаменитый из их рода выйдет, и гордиться своим предком, хоть и не прямым, будет, не ведая правды. Да и не нужна она им. Ни к чему.

* * *

– Тужься, Устенька! НУ!!!

– Ой, мамочки!!! Ай-й-й-й-й-й-й!!!

Орала Устя от души.

Не довелось ей в той жизни рожать, только ребеночка терять на раннем сроке. Тоже больно, а все ж не так.

А в той жизни… да что ж он здоровый-то такой?!

Бо-о-о-о-о-о-ольно!

А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

– НУ!!!

Агафья за руку внучку схватила, силой своей кольнула, заставляя вспомнить, что волхва она, не овца жертвенная, – и Устя невольно и свою силу на волю отпустила.

И та вспыхнула под сердцем черным огнем.

Боль так полоснула, что в глазах потемнело.

И одновременно с