Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

И полетело, понеслось время, ровно стрела, из лука выпущенная…

* * *

– Упокой, Господи, душу рабы твоей…

Аксинью в Соборе отпевали, стояли рядом с гробом ее Илья, с рукой на перевязи, Агафья на клюку опиралась, Устя – муж ее поддерживал. И в лице у царицы ни кровиночки не было.

Бояре глядели, перешептывались:

– Переживает, бедненькая…

– Как бы не скинула, от горя-то…

– Какое тут горе? Не дружили сестры, про то всем известно…

Шепотки по Собору ползали, ровно змеи ядовитые, в кольца свивались, Устя половину слышала, а вторую и слушать не хотела.

Не получилось у нее все ровно и гладко.

Не сбылось…

А так хотелось, чтобы были все счастливы, чтобы Аська замуж вышла, тоже деток ро́дила, чтобы семья была большая… Илью отстояла она, а вот сестру погубила.

На горе себе Аська царевной стала, да только не поняла, что никому доверять нельзя. И Устя не поняла, а только времени у нее побольше было. С нее и спрос. А она позволила о себе подумать, позволила счастливой быть безоглядно…

Не уберегла.

И что толку о вине да невиновности говорить, что толку волосы на себе рвать… Только одно и осталось: обрядить сестру, словно принцессу. А еще…

На это она уговорила Бориса.

Сегодня, чуть позднее, и Федора с Михайлой отпоют и похоронят. В Соборе, в усыпальнице государевой, с соколом, выбитым на плите… Не надо бы туда Федора, ну да ладно! Сейчас признаваться, что не сын он Иоанна Иоанновича? Грязью семью царскую замарать?

Нельзя такого допустить, и боярин Репьев с тем согласен, на иконе поклялся он, что, кроме него, никто о словах Истермана не узнает.

Никто и никогда.

Аську туда же положат, и сделала Устя так, чтобы рядом с гробом Михайлы и ее гроб был. Аська его все ж любила… в той жизни точно любила, в этой влюбилась без памяти, да и в той все бы она для мужа отдала. А он и тогда Устинью любил.

В той жизни эта любовь всех их троих сломала, в этой три жизни сберегла, а то и поболее. Пусть лежат Аксинья и Михайла рядом, а пройдет время, и снова Жива-Матушка их души на землю вернет, в полотно вплетет узорчатое…

Время пройдет…

Прости меня, Асенька, виновата я перед тобой. Прости, если сможешь, а я себя никогда не прощу.

* * *

– Ваше величество!!!

Не любил Филипп лишней ажитации, на пажа с недоумением посмотрел.

Это еще что такое?!

– Ваше величество, гонец примчался, говорит, Орден Чистоты Веры уничтожен!

Филипп едва не сел, где стоял. Повезло, по саду прогуливался, под рукой кусты роз были, вот за один он и схватился. На ногах устоял, а руку изранил, выругался зло… не до руки сейчас!

– ЧТО?! КАК?!

– Государь, гонец прискакал, сказал, что над замком гроза разразилась такая, что смотреть страшно было, молнии били, сверкали, башни от них обрушились…

Придворные сусличками замерли. Такое услышать!

Да о таких случаях правнукам рассказывают.

– Божий гнев…

Кто сказал? А поползло потихонечку, не замолчать…

Филипп откашлялся:

– Что Великий магистр?

– Магистр Эваринол мертв. Несколько рыцарей выжили, но сейчас они не могут даже говорить. У них переломы, да еще гроза была, камень… кто бредит, кто как, люди их выхаживают, но боятся, что бедняги Богу душу отдадут.

Филипп голову склонил, вздохнул:

– Что ж… надобно розыск послать к развалинам замка. Разобраться, как там и что произошло, мертвецов похоронить…

А еще документы вывезти, ценности разные, кладовые вскрыть, посмотреть, чем поживиться можно. А что? Орден, считай, мертв, а Филипп жив.

Версия?

– И священника обязательно туда привезти. Когда это и правда кара божия, надобно освятить место нечистое.

Придворные закивали. Филипп прогулку прекратил, отправился к себе, приказал лекаря позвать. Пусть руку перевяжут… что за роза у него такая растет? Сволочь, а не роза! Да и куст этот срубить! Чтоб неповадно было.

* * *

Поздней ночью лежит король в своей кровати. И то ли снится ему, то ли взаправду все происходит.

Открывается дверь спальни, человек входит.

Как он во дворец попал, как мимо людей прошел?!

Не знает Филипп.

Фаворитку свою толкнул – та и глаз не открыла, не охнула даже. А там и сам Филипп двигаться уж не может.

Стоит рядом с ним старик, смотрит сурово. На старике балахон из простого полотна, на ногах непонятное что-то… Где ж король лапти мог увидать?

На плече старика ворон сидит, смотрит недобро.

И под взглядом птичьим, умным, чувствует его величество себя червяком. Сожрут – не подавятся…

Сказать хочет, а не идут слова, шевельнуться бы – да сил нет…

Молчит старик, кажется, вечность уж молчит, Филиппа ужас прошиб едва не до медвежьей болезни. А потом заговорил Велигнев, тихо-тихо:

– Не надо тебе на Россу лезть, государь. Протянул туда руки магистр Родаль, тут его и смерть нашла, безвременная. На твоей земле его замок стоял, ну так радуйся. Все, что им принадлежало, твое будет. А сам не лезь туда более…

Филипп спорить и не собирался. Как-то так убедительно у старика получалось… не обмочиться бы! Куда там спорить!

– Ты меня, государь, не забудешь. А чтобы верил, что не видение я, не морок…

Махнул рукой старик, ворон с его плеча сорвался – и в стену влетел.

Не разбился, нет. Только на мраморе белом черное пятно отпечаталось.

Ворон.

Крылья, видно, перья… Поневоле Филипп зажмурился, а когда глаза открыл, никого уж и рядом не было. И руки-ноги слушались.

Тут уж король так заорал – балдахин едва не рухнул.

Стража вбежала, фаворитка с кровати слетела, король орет, ногами топает, суматоха поднялась… и было, было, отчего ей подняться. Потому как в спальне королевской, на панели из драгоценного золотистого ромского мрамора, и правда черный ворон отпечатался.

А старик?

Искали…

Не нашли ни старика, ни следа его. А ворон остался. Подумал Филипп, да и переехал в другую спальню. А эту закрыть приказал.

И о мыслях своих он тоже как-то позабыл. Думал он ранее жену Бориса отравить, свою племянницу ему подсунуть, а тут и раздумал, да резко так. Найдет он, куда девку пристроить, а туда не надобно! Вот просто не надобно…

Не слабость это! Просто захотелось! Или кто-то решит с королем спорить?!

* * *

Велигнев шел себе спокойно, песенку насвистывал.

Ворон на плече сидел, покачивался при движении, когтями держался. Недоволен был – чего это еще такое? Его мороком разных всяких пугать?!

Ладно уж,