Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

тому же внезапность позволила каждому казаку выстрелить не один раз. Вероятно, татары даже бросались в атаку, но этим только усугубили свою ситуацию — тяжелые арбалетные болты добраться до рукопашной не позволили.

…Первый татарин сорвался с обрыва, спрыгнул на лёд, пошатнулся и побежал. За ним — второй, третий. Они рванули вниз, решив так избежать неминуемой смерти.

— Стреляй! — крикнул я.

Ненк выпустил стрелу первым: она врезалась в спину бегущему, тот рухнул и по инерции проскользил по льду.

Я вскинул арбалет, нажал спуск. Болт свистнул и ударил следующего в плечо, развернув его. Тот осел и несколько стрел остяков его добили.

С обрыва посыпались новые фигуры. Некоторые, приземлившись, поднимались с трудом — высота была большая, под три метра. Остяки засыпали их стрелами.

Сверху шум начал стихать. Татарские крики редели, а потом и вовсе прекратились.

Похоже, все закончено.

Собаки тянули привязи, скулёж резал уши — запах крови их не пугал, не то приводил в возбуждённое состояние. Остяки удерживали упряжки.

Я оглядел лёд. На нем лежал десяток татар. Кровь расползалась по белизне. Уже никто не шевелился.

Наверху показался Савва.

— Эй! Как вы? — спросил он.

— Порядок! — ответил я. — С дюжину тех, что к нам лезли, положили!

— Ладно! Мы с остальными разобрались! Ждите, спустимся!

Остяки пошли собирать свои стрелы. Как мы и договорились, все должно быть списано на нас — нам-то терять нечего, у нас война официальная.

— Смотрите, один не такой, как все, — сказал спустившийся на лед Савва.

Четверо казаков принесли тело татарина.

Его одежда была шита золотой нитью, на поясе дорогая сабля, на голове — соболья шапка с серебряной вставкой. Арбалетный болт пробил ему шею. Похоже, он погиб одним из первых и даже не успел схватиться за оружие.

— Мурза, не иначе, — присвистнул Савва. — Знатная птица нам попалась.

Он присел, вгляделся в лицо. Достаточно молодой; чёрная борода аккуратно подстрижена, черты властные, надменные даже в смерти. Из-за пазухи Савва вынул кожаный кошель, свёрток с письмом по-татарски, перстень с печатью.

— Может, из ближних к Кучуму? — предположил я.

— Похоже, — Савва повертел перстень. — Камень дорогой. Такие воины не носят.

Иван Чёрный вытащил саблю из ножен:

— Смотрите, какая сталь.

— Теперь она в его руках уже никого не погубит, — сказал я.

Савва поднялся:

— Ладно, с мёртвых спроса нет. Забираем ценное — и в путь. Кто знает, когда Кучуму станет обо всем известно и что он будет делать.

Тела обобрали быстро: сабли, отличные татарские луки, колчаны, стрелы и прочее.

— А с трупами как? — спросил я.

— Оставим, — отрезал Савва. — Земля мерзлая, копать яму уже не выйдет. Волк уберёт. Вон они какие тут ходят.

Трофеи уложили на нарты. Собаки нервно нюхали кровь, но остяки быстро их уняли короткими командами.

— Сколько до стойбища твоего народа? — спросил Савва у Айне.

— Если поспешить и не останавливаться — к вечеру придем. Лишь бы мои не подумали, что к ним враги идут.

— Верно, — кивнул Савва. — Ну, как-нибудь осторожно подойдем. Глупо будет получить стрелу от них.

Караван тронулся. За спиной остались окровавленный лёд и чёрные точки воронья, уже кружившего над местом боя. Путь шёл вверх по реке. Лёд был крепкий, собаки тянули ровно. Мы спешили. Хотелось добраться до темноты.

Солнце клонилось, мороз крепчал; на бородах и усах прихватился иней. Айне укуталась в мех, одни глаза видны.

Не пойму я ее. Так сильно переживает, что ли за своих. Раньше холода не боялась. Или все-таки еще не до конца отошла от своего одинокого перехода к нам.

Часа через три Айне кивнула.

— За поворотом наши юрты. Дым чуете?

И правда, ветер принёс слабый запах. Мы остановились на пологой поляне у берега.

— Останавливаемся, — распорядился Савва. — И пойдем к ним небольшой группой, чтоб не переполошились.

Ждать долго точно не придется, поэтому костры решили не разжигать.

Я, Айне, Савва, пара казаков и Ненк двинулись к стойбищу.

В сумерках между чумами плясали огни. По мере приближения слышались выкрики, стоны, ритмичный стук.

— Опять… — вздохнула Айне.

— Осторожнее, — сказал Савва.

Но что значит — «осторожнее»? Вытащить оружие и им встречать обезумевших людей? Для того и прибыли сюда — всех убить⁈

Из чума вышел человек — дёргаясь, словно марионетка на невидимых нитях. За ним другой, третий. Они двигались синхронно, пугающе одинаково.

А потом размышлять стало совсем некогда Из-за крайнего чума выскочил мужчина. Лицо искажено до неузнаваемости, глаза закатились, изо рта текла пена. В руке блеснул нож. Он нёсся прямо на нас, издавая нечленораздельные крики. В его движениях была страшная, нечеловеческая ловкость обезумевшего.

Глава 8

Казаки схватились за сабли, но я быстрее вытащил пистолет из-за пояса и выстрелил — не в несчастного, а вверх. Грохот выстрела прокатился над стойбищем, отражаясь от заснеженных деревьев.

Безумец замер, как вкопанный. Его глаза заморгали, словно он внезапно проснулся. В этот миг Савва прыгнул и повалил его в снег. Я бросился помогать, следом подоспели казаки. Мы заломили мужчине руки, связали ремнями.

— Что с ним, Максим? — спросил Савва, отряхивая снег с шубы.

— Злые духи вселились в людей моего рода, — ответила за меня Айне.

Я кивнул, хотя понимал, что никакие это не духи. Объяснять, что мерячение — арктическая истерия, когда люди, не нуждаясь в помощи потусторонних сил начинают бессознательно повторять движения друг друга, впадают в транс, становятся агрессивными, было некогда.

Мы подозвали весь остальной наш отряд. Похоже, тут может быть все серьёзно.

— Разделимся на группы, — скомандовал я. — По три-четыре человека. Обойдём все чумы. Осторожно — они опасны для себя и окружающих.

Мы двинулись по стойбищу. Картина была жуткой. Из одного чума доносился монотонный вой, из другого — истерический смех. Женщина сидела на снегу в одной рубахе и раскачивалась взад-вперёд, не чувствуя холода. Двое мужчин стояли друг против друга и синхронно махали руками, словно отражения в зеркале.

В большом чуме мы нашли вождя Мункачи. Старик сидел на медвежьей шкуре и раскачивался, никого не видя и бормоча что-то на остяцком языке. Его сыновья сидели рядом и повторяли его движения.

— Всех растащить! — приказал я. — Чтобы не видели друг друга! По одному в юрту!

Главный катализатор истерии — подражание. Человек видит другого, впавшего в безумие, и бессознательно начинает его копировать.

Казаки и остяки принялись за дело. Это было нелегко — некоторые больные сопротивлялись, кусались, царапались.

Айне начала готовить успокаивающий отвар из трав. Не знаю, насколько он эффективен, но пусть будет.

В одном из чумов мы столкнулись с особенно тяжёлым случаем.