Сабатон. Системный приручитель 3 - Алексей Пислегин

— Спасибо за всё, Никит. Я… Мы знакомы совсем чуть-чуть, но будто бы тысячу лет. И, знаешь, я никогда и никому так не доверяла. Спасибо, и прости, пожалуйста. За…

— Не извиняйся, — я подмигнул ей. — Если тебе станет легче — мне помогать тебе было очень даже приятно. Ну, знаешь — с эстетической точки зрения. Если что — обращайся снова.

Она мягко улыбнулась:

— Дурак…

Лена вздохнула.

— Я хочу обсудить, что произошло в бане. И… Главное — что я тогда наговорила.

— Да ничего такого ты не наговорила, — теперь вздохнул уже я. — В нашей жизни сейчас и так хватает проблем, не надо выдумывать новые. Просто… Я чего только не выслушивал. Когда приезжал в отпуск ещё во время войны, несколько раз алкаши на улице видели меня в форме и лезли с разговорами, за рукав хватать пытались. Один даже на колени бухнулся. И все причитали, что уж вот и они могли бы пойти добровольцами, если бы не миллион причин, главная из которых у них в бутылке булькала. Одна бабка в автобусе рыдала надо мной, как над покойником — я тогда молодой совсем был, лет двадцать. И они даже знать не знали, Сабатон я, Батон или кто угодно ещё. От администрации Солонешного раз в год приходят делегации и раз за разом одни и те же речи толкают, как под копирку. Мне кажется, они их нейросетью пишут. А ты…

Я улыбнулся ей.

— То, что рассказала ты, для меня не пустой звук. Мы не чужие люди, поэтому просто не заморачивайся. Я всё понял. Я сочувствую, что ты потеряла тогда брата. И что такое потеря, я знаю очень хорошо. Поэтому — давай просто пойдём дальше. И спасибо, что ребятам ничего не говоришь. Юля тоже молчит, и я вам обеим за это благодарен.

— Они догадаются, Никит. Вспомнят рано или поздно. Олег, хотя бы. Он не из ЮАР, конечно, но Инквизиторов в Африке до сих пор уважают. А может, Илья. Может, даже близнецы — в Китае ваш случай освещали в прессе только положительно.

Я пожал плечами:

— Ну и пусть. Спешить с этим я не вижу смысла. Узнают и узнают.

Лена с полминуты шагала молча. Наконец, улыбнулась:

— Ладно, я всё поняла. И что ты не особо любишь благодарности выслушивать, тоже. Это из-за официоза по праздникам у тебя в деревне?

— Ага, на двадцать третье февраля стабильно приходят. На девятое мая на школьные линейки у памятника зовут. Приглашают на уроки о важном. У нас в крае есть Союз добровольцев имени Богдана Пилицина, его глава хороший дед, мировой. Веснер Евгений — не знаю, может слышала. Но он постоянно говорит, что ветераны должны активно участвовать в гражданской жизни, с детьми в школах общаться, по мероприятиям ходить. Разумом я с ним даже согласен, но по факту… По факту — хочу просто жить, а не торговать лицом и выслушивать банальности от людей, которым и на меня, и в целом на всех ветеранов плевать.

— И ты ходил куда-то?

— К детям ходил. Им, по крайней мере, реально интересно. И ещё не поздно объяснить, что в войне нет ничего хорошего, и романтизировать её не надо. Дети, после Генерала Вуду, вообще моя больная тема. Пусть я своими глазами прорыв и не видел — мне хватило последствий.

Лена вздрогнула.

— Прости, я зря эту тему подняла. Может… Хм, а скажи, почему твой позывной — Сабатон? Ты группу любишь? По рыцарям фанатеешь?

Я широко улыбнулся:

— Нет, я в ведро наступил.

Глаза у Лены по пять рублей округлились, сделав её похожей на анимешку.

— Что?

— Ещё в учебке было. Я бежал на построение, кто-то то ли из-за раздолбайства, то ли по приколу в проходе ведро поставил. Жестяное, на двадцать литров. Никто так и не признался, кстати. Вот я в это ведро наступил и застрял ботинком. Спасибо хоть, пустое было. Я так на построение и побежал. Грохотал, как дешёвый китайский терминатор.

— Не смог вытащить ногу, что ли?

— Да смог бы, конечно. Просто подумал, что смешно будет.

Несколько секунд Лена с офигеванием на меня смотрела, я — старательно делал морду кирпичом. Засмеялись мы одновременно.

— Серьёзно?

— Да, серьёзно. Кто-то из ребят назвал меня Сабатоном — и приклеилось. Мне нравится. А мы с тобой, кстати, пришли.

— Ага. Как думаешь, потрогать её можно?

— Да чёрт его знает…

Я взглянул на системную стену — до неё было всего метров пять. Шестиугольники были здоровенные, диаметром как бы не в три моих роста каждый. Синее свечение при солнечном свете было едва заметным, пейзаж с другой стороны даже с такого расстояния едва-едва просматривался — силуэты деревьев и грив, и всё.

Буран и Умка, что всю дорогу носились вокруг нас, как два закадычных друга, и время от времени пытались бороться и игриво кусать друг друга, остановились на почтительном расстоянии.

Медвежонок уселся на задницу и, открыв широко рот, просто смотрел вверх, Буран же оглянулся на меня и вяло гавкнул. Ну, типа: хозяин, ты ведь это тоже видишь?

— Вижу, Буран, вижу.

Почему-то я ожидал, что стена будет гудеть, как трансформаторная будка, но нет. Она не производила ни звука, просто торчала чуждой глазу громадиной, подпирая небеса. И только облака проплывали насквозь, будто для них никакой преграды и не существовало.

Я указал на ближайшее облако пальцем:

— Реки, видимо, тоже никак не сдерживаются. Иначе бы Дурнуха давно пересохла бы и подтопляла осколок, из которого мужик с Частицей Мира пришёл.

— Или женщина, — заметила Лена.

— Или женщина. Мне, по правде сказать, всё равно. Кто бы это ни был, он угроза. Система о нём не просто так предупредила.

— Склониться, спрятаться или победить.

— Ага. Вот что, эксперимент номер один.