Фантастика 2025-155 - Сергей Александрович Плотников

Она посмотрела на Игната. Но тот этого будто не заметил. Во все глаза уставился на Леопольда.

И Леопольд, Ева это почувствовала, напрягся каждой мышцей. Опустил голову, стараясь скрыть волнение. Отбросил в сторону странную сигарету — хотя не выкурил даже наполовину. Неловко переступил с ноги на ногу, рваный сапог черпнул-таки грязи.

— Что молчишь, братуха? — Спиридон толкнул Игната в бок. — Тебя спрашивают.

— Всякое могу, — медленно, не отводя глаз от Леопольда, ответил тот. — Я в войну в госпитале санитаром работал. Больных таскать умею. Помыть могу, переодеть. Постелю сменить, опять же — ежели есть, на что менять. А жена моя и перевязывать умеет, и уколы втыкать.

Матрёна нахмурилась.

— Ваша волость долго была под белыми. И вы при них работали в госпитале? Способствовали выздоровлению врагов советской власти?

— Ай, замолчи, — махнул рукой Спиридон. — А то не знаешь, сколько раз та волость из рук в руки переходила! И под белыми была, и под красными. И что же людям, не работать? С голоду помирать?

— Конечно! Умирать, но не сдаваться!

— Ну вот сама и помирай, — буркнул Спиридон. — А у братухи детишек трое, кормить надо. Есть для него работа?

— Пусть завтра с утра в комбед приходит, — поколебавшись, сказала Матрёна. — Поговорим.

— И на том спасибо.

Мужики развернулись и быстро скрылись в темноте. Леопольд и Матрёна дошли до ближайшей избы, свернули к ней.

— Дверь, — сказал вдруг Денис.

Но Ева и сама уже увидела. Дверь дома была сколочена из досок, поперек укреплена полосами железа. Ручка — металлическая скоба, тронутая ржавчиной.

— Всё, как говорил Леопольд, — пробормотала Ева. — Это она?

— Видимо, да.

— И что это значит?

— Хотел бы я знать. Но парень наш на верном пути. Ты заметила, как этот мужик на него смотрел? И как Леопольд напрягся? Аж грязи сапогом черпнул.

— Угу.

Матрёна и Леопольд между тем вошли в избу. В темноте засветился огонёк.

— Всё равно темно, — пробормотала Ева. — Не думала, что свечи так плохо горят…

Денис непонятно усмехнулся.

— Свечи нормально горят. Просто это не свеча.

— А что?

— Лучина, моя дорогая. Всего каких-то сто лет назад — самый распространенный способ освещения крестьянских домов.

Огонёк горел тускло, но глаза скоро привыкли к темноте. Стало видно, что Матрёна сняла с себя косынку и куртку, осталась в рубашке с вышитым воротом. Кудрявые волосы скрутила сзади узлом, кобуру с пистолетом положила на стол. Придвинула к себе стопку книг, тетрадь и чернильницу. Открыла тетрадь.

Леопольд встал за спиной девушки, оперся руками о спинку её стула.

— Быть может, отложишь учёбу до утра? В такой темноте ты очень быстро испортишь себе зрение.

Матрёна запрокинула голову назад, с насмешкой посмотрела на него.

— Неймётся? Так и скажи!

— Это тоже, скрывать не буду. Но и зрение — штука чрезвычайно ценная.

— Да ну тебя. Бухтишь, как дед на завалинке. — Матрёна положила ладони поверх рук Леопольда. — Ты пойми, Трофим. Молодой советской власти нужны политически грамотные люди! А у меня — откуда возьмётся политическая грамотность, ежели обычную не освою как следует? Я газеты читать не по слогам хочу, а чтобы не хуже тебя. Чтобы другим людям рассказывать, которые вовсе неграмотные. И чтобы неграмотность эту вовсе победить, как товарищ Ленин наказывал.

— Я газет не читаю.

— Не притворяйся! Ты понял, о чём говорю. А что не читаешь — плохо. Так и останешься политически несознательным.

— Вероятно.

Губы Леопольда дрогнули. Слова девушки его забавляли.

Матрёна это, видимо, почувствовала. Резко развернулась на стуле, чтобы ответить, но не успела. В дверь постучали.

— Кто? — недовольно спросила Матрёна.

— Я. — Дверь приоткрылась, в неё просунулась бородатая голова. — Выдь-ка. Сказать хочу кой-чего. Давеча забыл.

— Так заходи, чего в сенях мнёшься? Тепло выпускаешь.

— Да ну ещё, грязюку в дом тащить! Выдь. Чай, не развалишься. — Бородатое лицо исчезло.

Матрёна недовольно фыркнула, но спорхнула со стула и быстро вышла. Прикрыла за собой дверь.

— Чего тебе? — донёсся до Леопольда приглушённый голос.

Выражение лица Леопольда изменилось мгновенно. Стало жёстким и собранным. Леопольд бросился к столу, вытащил из кобуры пистолет и кинулся к двери. Прижался к ней ухом. Руки его умелым, отточенным движением проделали с пистолетом что-то, от чего тот негромко, осторожно щёлкнул. На пистолет Леопольд при этом даже не смотрел, весь обратился в слух.

— … никакой он не мещанин, Трофим твой, — горячо говорил Спиридон. — А самое настоящее благородие, белый офицер! Игнат его узнал. В госпитале у них лежал, говорит.

— Истинно так, — подтвердил голос Игната. — Я их сразу признал. Мундир у них был с золотыми погонами. А папенька ихний — вовсе генерал. Навещать сыночка приходили.

— Ты уверен? — напряженно спросила Матрёна. — Обознался, может? Сколько уж лет-то прошло?

— Года четыре, выходит. Не так уж много. И оне не больно изменились, разве что отощали. А глаза, волосы — всё ихнее.

— Да мало ли людей с такими глазами и волосами, — упиралась Матрёна. — Вон, хоть Мишка Стригунов с хутора — тоже белобрысый, и глаза голубые.

— Оне и держатся по-барски, — продолжал настаивать Игнат. — Спина — эвон, до чего прямая! Ровно оглоблю проглотил. Гнуть-то, сразу видать, не привычен.

— У Трофима документ есть! Он мне показывал.

— Тю! Я тебе таких документов с базара столько притащу, что избу оклеить хватит. По башке треснул того Трофима, в овраг сбросил — вот тебе и весь документ.

Леопольд у двери подобрался. Лицо затвердело. Ева с ужасом поняла, что относительно происхождения у Леопольда документов Спиридон не ошибся.

— Вражина он, Мотька, — продолжал Спиридон. — Контра! Точно тебе говорю. Давай-ка, покуда не задёргался, скрутим его да в чеку сведём. Сколько там за них дают нынче?

— За солдата — фунт муки, — сказал Игнат. — А за офицера, я чай, больше. Может, три фунта, а может, и все пять. Сведём, там разберёмся. Главное, чтобы он не убёг, пока мы тут судачим.

— Так можно обвинить кого угодно, — не сдавалась Матрёна. — В чека, небось, не дураки сидят. Надо им за кого попало муку выдавать? Они проверять будут. А то ты, может, соседа своего