Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

После каждого дома были небольшие палисады, доживали свой сезон цветы, в основном розы, были и астры. В целом, если сравнивать все это с увиденным в Москве, то Немецкая Слобода представлялась каким-то кукольным городком, с которым играет приученная к порядку девочка.

Всё здесь было хорошо и красиво, к месту и симметрично. У моей внучки был такой вот дом кукольный. Вот только почему-то я не увидел души, рассмотрел лишь обёртку. А люди казались какими-то картонными персонажами.

А ещё здесь все суетились. Нет, не так, как можно было бы это увидеть в Москве или в Петербурге в час пик. Такой суеты и быстроты хаотичного движения в этом мире и вовсе не добиться. И все же мне есть уже с чем сравнивать.

Москва была размеренной, словно сонная. В столице России как будто было неприлично ходить быстрым шагом, куда-то спешить. Так что люди ходили с ленцой, неповоротливо, горделиво. Невозможно было увидеть человека, который куда-то бежит. Ну уж точно это не был бы уважающий себя горожанин, и уж тем более не представитель дворянства или боярства.

Бег в это время и вовсе являлся каким-то чуждым элементом. И не только в повседневной жизни, но и на службе. На меня смотрят, когда я приказываю бегать, как на мучителя, что каленым железом пытает. Но, потихоньку, а бегать начинают многие, и уже без одышки.

И вот я в Слободе, практически в отдельном городе. Да, локальное поселение иноземных элементов по сравнению с Москвой представлялось маленьким. Но если сравнивать с другими городами России, которых я, впрочем, и не видел, но могу догадываться по рассказам, Немецкая Слобода вполне себе среднего размера русский город европейской части России.

Я долго добивался от людей, почему всё-таки «кукуй». Почему именно так было названо немецкое поселение. Понял одно — дело не только в водоёме, в ручье, который имеет похожее название. Сами жители немецкой Слободы морщились, когда их называли кукуйцами.

В народном фольклоре не обошлось без ругательств, созвучных с названием Немецкой Слободы. Уж больно веселило православных называть немчуру «куем» или «кукуем».

И что интересно, в Немецкой Слободе было немало православных, которые ходили сюда словно на экскурсию. И я даже сравнил бы эту экскурсию с походом в зоопарк.

Православные люди приходили посмотреть на кукуйцев, как будто на неведомых зверушек, которые ведут себя очень смешно.

Что характерно, представители европейских народов отвечали православным тем же. Порой они дразнили москвичей, приходивших развлечься «в мир немецких чудаков». Знали бы православные, что и над ними подтрунивают немцы, правда, делают это лишь на своём языке. И не сказать, что открыто.

Слова слышал. Варварами не называли, да и дураками в открытую не обзывали. Возможно, некоторые москвичи и смогли бы часто повторяющиеся слова понять, как оскорбления. Но поведение православного люда немцами расценивалось примерно так же, как и собственно немецкое поведение — словно в контактном зоопарке.

А ещё православные при виде меня и моей свиты либо замирали с испуганными лицами, либо пытались разбежаться или спрятаться за углом. Из чего можно было сделать вывод, что само нахождение православного москвича в Немецкой Слободе шло вразрез с теми нормами и правилами, которые устанавливала церковь.

И всё равно оставалось очевидным, что некоторые православные тянулись к этой культуре. Возможно, они тянулись бы и к китайской культуре, если бы такая была представлена в Москве. Экзотика. И товары не такие, что можно встретить в Москве, и мука… Кукуйская мука очень ценилась. Тут уже не до смеха и не до созвучия названия с ругательствами.

Я шёл по дорогам, мощёных деревянными настилами, в Немецкой Слободе, а следом за мной — десяток Прохора и Гора. Этого большого человека я взял в Кукуй, скорее, для того, чтобы он понемногу здесь осваивался, так как я предполагал знакомить Петра Алексеевича с немецкой культурой под своим присмотром и точно не оставлять его без охраны. Пусть огромный личный телохранитель государя осваивается и примечает дома, дороги в Немецкой Слободе. Пусть видят его и боятся.

Ну а если уже быть полностью честным самим с собой, то нахождение рядом гиганта моментально придавало статусности делегации, которую я возглавлял.

— Уважаемый, не подскажете ли, где находится дом ван Дервилля? — спросил я одного из прилично одетых немцев.

Своим вопросом я ошарашил немчуру. Вот, только что он пытался отшучиваться в сторону, указывая на то, что прибыли мужицкие вояки. А тут я обращаюсь к нему на немецком языке, демонстрируя, что прекрасно слышал слова немца.

— Вы говорите на моём языке? — произнёс немец.

— Да, я слышал, о чем вы только что говорили. Если я ещё раз подобное услышу, то быть вам поротым, — произнёс я, при этом с приторной улыбкой. — А нынче же отвечайте на мой вопрос.

Бедняга говорил со мной, но глаз не сводил с Горы.

— Вы можете пройти по большой улице, и там увидите дом, у которого стоят большие деревянные бочки. Это и будет и жилище, и пивоварня господина ванн Дервилля, — дрожащими губами направил меня житель слободы.

Я направлялся к этому голландцу, чтобы сказать ему слова благодарности за то пиво, которое он мне периодически шлёт. Да и в целом было бы неплохо узнать, зачем он это делает. Хотя некоторые догадки у меня были.

Ван Дервиль был одним из тех, кто стремился промышлять своей продукцией в Москве. Прежде всего, это было не пиво, а мука. И тут я, вроде бы как после бояр и немалый человек. А еще я мог, и могу сейчас, влиять на поставки довольствия стрельцам. Сейчас так и вовсе нахожусь рядом с Кукуем, имея средства.

Мукомольная промышленность в Немецкой Слободе была развита очень хорошо. Мука от немцев весьма высоко ценилась в Москве, но при этом не так просто было ее достать. Считалось несколько неприличным покупать немецкую, игнорируя собственную. Считалось, но… каждая хозяйка в небедном доме имела на отдельные случаи именно кукуйскую муку.

Мука московских мельниц была намного грубее, а часто и вовсе с откровенными отрубями. Умудрялись производить муку не слишком уступающую той, которую я иногда использовал в будущем, когда решался замешивать тесто на пирожки и пироги.

— Я был бы счастлив, что вы… — невысокого роста пухловатый голландец до красноты на щеках силился сказать мне на русском языке.

— Если для вас более близок немецкий язык, то я предпочту с вами общаться на нём, — сказал я на немецком.

Голландец, не скрывая облегчения, выдохнул.

— Так что вас подвигло к тому, что вы