"Фантастика 2025-147". Компиляция. Книги 1-25 - Юлия Шахрай

Чжоу-Лань иногда пытался перекрыть ручей, чтобы дать людям жить без ночного лязга – но перекрывая страх, он перекрывал и переход, а застоявшаяся вода воняла, и люди боялись ещё сильнее. Мэй-Хуа пыталась перестать пить надежду у ребёнка – и цветок тут же вял прямо на глазах, и ребёнок плакал, и плач отдавался в Переправу. Ян-Ло хотел смягчить узлы, но стоило ему ослабить петлю – злыдни в том же дворе тут же говорили:

“Значит, можно и без слова.”

И хлёсткий звук слома идёт в Тень ещё жирнее. Тун-Цзинь пробовал показать в зеркале подлинное лицо – и человек от страха отворачивался, а то и бил стекло, а осколки становились новыми малютками-зубами. Так что любая попытка узла помочь – ещё больше кормила Лю Инь Мо. Любая попытка не помогать – тоже. Это и был его основной инструмент.

………….

Иногда Лю Инь Мо останавливался на каком-то месте. Слушал. Это мир для него гудел четырьмя нотами. Низкой, в виде долгого баса Переправы, как ветер в пещере. Светлой – тонкий свист Цветения, как чайник на огне. Тугой – металлический дребезг Уз, как колокол, перевязанный верёвками. Пустой – стеклянный звон Лика, как пальцем по краю чаши.

Эти ноты сходились в одном месте. Там, где у тени нет сердца, зато есть самая голодная тишина. И он улыбался. Города можно было бы и не трогать. Они сами дойдут до черты – на похоронах, у грядки, у арки, у зеркала.

И тогда, когда шум станет достаточно густым, он придёт – не разрушать, а просто встать на перекрёсток швов. Тут стены сами осыпаются, а Боги, если ещё остались, смотрят на пустые алтари и не понимают того, когда именно их Вечность стала узором на чужой ладони. Так четверо “уцелевших” держат новый мир – не как столпы, а как крючья. Их не видно, но на них всё висит. И чем тяжелее висит, тем сытнее темнота…

Древний ужас

В глубинах мира, где больше не звучали гимны Богам и не горели алтари, родилась тишина, не похожая ни на одну из тех, что знали смертные или Небожители. Это была не пустота и не смерть – это было дыхание, прорывающееся сквозь толщу реальности. Демиург пробуждался.

Сотни тысяч лет он был скрыт. Не спал – а дремал, как бездонное море, покрытое зеркальной гладью. Боги и духи почитали его, даже не зная о том, что делают это. В их ритуалах всегда повторялись определённые символы. Круг, вмещающий в себя всё… Спираль, уходящая в бездну… И триединство линий, сходящихся в единой точке. Они считали это древними метками силы или старыми оберегами. Они даже не догадывались о том, что каждый раз, когда смертные зажигали лампу или приносили жертву, тонкая нить силы от их веры уходила не только к ним. Но и к Тому, кто был до них.

И теперь, когда алтари были разрушены, когда жертвы прекратились, когда вера в Богов стала оборачиваться прахом, Он ощутил голод. Не голод плоти и не жажду власти. А трещину в цикле, разрыв в том, что питало Его величие. И голод этот был настолько чудовищен, что пробудил Его из вечной неподвижности.

Мир содрогнулся. Горы, считавшиеся неподвижными, дрогнули, как дыхание спящего зверя. Моря закипели, в их глубинах возникли узоры, напоминающие тексты древних молитв, выведенные светом планктонных звезд. В небе, между облаками, начали проступать формы, которые невозможно было описать словами. То ли гигантские очи, то ли окна в чужие миры, то ли разрывы, из которых струился первородный свет.

Демиург поднялся – не телом, а самим понятием бытия. Он не нуждался в облике, но мир сам начал придавать Ему очертания. Для смертных – это был исполин из сияющего камня, в венце из света. Для духов – это был огонь, несущий и жизнь, и гибель. Для тех же, кто ещё удерживался в божественном величии – это было зияющее безликое Лицо, в котором они узнавали знакомые символы, что всегда сопровождали их молитвы, и потому осознавали. Что Он был рядом всегда.

И только Лю Инь Мо остался невозмутим. Его тень не дрогнула. Для него это существо было новым, но не опасным. Он видел в нём иной принцип, не отражение страха, а воплощение иной стороны мира. И вот между ними впервые проскользнуло напряжение. Не битва… Не ярость… А та самая первичная полярность. Тень и Свет… Страх и Созидание… И всё это – в пределах одной реальности.

Демиург не знал страха. Он был до страха. Когда ещё не было даже Первых Богов, его дыхание уже струилось по пустынным землям. Он не мог быть пленником собственных иллюзий. И в этом и была его сила, то, что делало его равным или даже превосходящим Лю Инь Мо. И в этот миг весь мир ощутил, что зарождается противостояние не Богов, не духов, но самих начал. То, что может либо спасти мир от окончательного растворения в тени, либо разорвать его на части, превратив в сырьё для новых миров.

Мир содрогнулся. Не от ударов мечей или падения гор, а от того, что две Древние сущности впервые за миллионы лет сталкиваются лицом к лицу. Это не разговор словами. Это – обмен образами, ритмами, символами, которые слышат и видят все, кто ещё способен воспринимать ткань мира.

Лю Инь Мо говорит не голосом, а дыханием Тени, что проходит сквозь сердца. Его "речь" – это гулкое эхо заброшенных храмов, звук капающей воды в мёртвых пещерах, холодное прикосновение, от которого умирают воспоминания. Его символ – чёрная спираль, затягивающая внутрь себя всё живое и лишающая формы. Его слова-образы звучат так:

“Все, что создано, кончается. Все имена стираются. Все сердца бьются лишь ради того, чтобы однажды замолкнуть. Ты – всего лишь отсрочка, я – итог.”

Демиург отвечает ему не звуком, а вспышками самого Бытия… Каждый смертный видит это по-своему. Для одних это пламя, из которого вылеплены звёзды. Для других – очертания рун, переплетающихся в новые миры. Для третьих – сияющий скелет бесконечного змея, что держит вселенную на своих кольцах. Его символ – сияющий круг с тысячью граней, внутри которого нет центра, но каждая точка способна стать новым началом. Его ответ – это гром и свет:

“Ты – распад. Но распад не первичен. Прежде чем умереть, всё должно родиться. Я – дыхание,