Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

– Да, ты права. Но самим нашим присутствием в Реке мы на краткие мгновения проявляем пространство из не-пространства. Представь, что ты выдыхаешь в воду – получаются пузыри. Вода не может оставаться там, где есть воздух. Как будто воздух временно устанавливает свои собственные правила на небольшом участке пространства. Если бы ты оказалась в таком пузыре, то смогла бы жить по воздушным правилам, например говорить или зажигать огонь. Вода отвергает воздух, а Река инстинктивно отвергает все, что лежит за ее пределами. В потустороннем не нужна эта сторона. Так что ты можешь установить там свои собственные правила… в очень скромных пределах. Я мог бы написать об этом минимум шесть отличных статей, Харроу. Еще столько работы впереди…

Ты еще раз быстро оглядела комнату и вдруг поняла, что она тебе знакома. Ты могла ее видеть. Да ты ее и видела.

– Это дом Ханаанский, – сказала ты.

– Это мгновение моей смерти, – согласился он, – я же сказал. Что пределы очень скромны. Я ощущаю себя, но я не способен на некромантию. Я ничего не могу сделать. У меня есть только застывший образ комнаты и, по неизвестным причинам, одинокий любовный роман, который я прочитал уже примерно пятьдесят раз. Слава богу, в кармане у меня лежал карандаш. Я пишу продолжение на обрывке обоев.

– Сколько ты смог восстановить?

– Выгляни в коридор, – предложил он.

Ты осторожно вышла за дверь. То, что ты сочла выходом, оказалось всего лишь образом двери, за которым оставалось небольшое пространство – примерно фут в каждую сторону. Дальше начиналась невероятная, огромная белизна. Когда ты коснулась ее («Осторожно!» – предупредил Паламед), белизна оказалась плотной, хотя немного поддавалась под рукой и липла. Белизна была бездонна. Это была пустота, позволявшая себя коснуться.

Ты вернулась в комнату и забралась на кровать, чтобы выглянуть в окно. Там ты увидела то же самое: террасу с мертвыми растениями, клочок океана и камень. Дальше во все стороны простиралась бесконечная ужасная белизна. Окно не открывалось.

– Барьер начинается там, где заканчивается твое поле зрения, – решила ты. – Тут то, что ты видел.

– И оно не меняется. Море неподвижно. Кажется, что оно движется, но это неправда. Как голографическая картинка, которую нужно перевернуть, чтобы увидеть другое изображение. Тут нет ничего, и это ничего не меняется.

Ты села на заваленную подушками кровать и посмотрела в его длинное, серьезное лицо. Ты пыталась вспомнить, видела ли ты его хоть раз до того, как в это самое лицо угодила пуля. Ты очень старалась. Когда ты закрыла глаза, под веками ничего не загорелось – так, небольшая краснота.

– Человеческий разум не может выжить в таких условиях, Секстус. Пребывание на одном месте убьет любого призрака, если у него нет очень специфической привязки. В конце концов он утратит сцепление, уйдет и вернется в Реку. Я не могу представить себе разум, который цеплялся бы за грань столько времени.

– А я могу, и это меня пугает, – тяжело сказал он. – Сколько времени прошло после моей смерти, Нонагесимус?

– Восемь месяцев, плюс-минус.

Он снял очки с толстыми стеклами и посмотрел на тебя бриллиантово-серыми жуткими глазами. Выглядел он невзрачно. Казалось, что его нос, подбородок и нижнюю челюсть объединили шутки ради. Но красота его глаз придавала лицу определенную привлекательность, как будто они покрывали его черты слоем плесени.

– Восемь месяцев? – пробормотал он.

– У меня нет точных данных, но…

– Но почему? Как так вышло? Должно было быть не больше недели.

– Прошу простить мою неспешность, – сказала ты, чувствуя несправедливость его обвинения. – Но твой рыцарь принесла мне кости только что. Учитывая, что мне надо было задать ей несколько вопросов…

Брови его сошлись на переносице и стали напоминать мечи:

– Прежде всего, почему вы с Кам разделились?

– Ну, я не знала, что обязана…

– Я имею в виду, что она никогда не ушла бы от тебя, дай ты ей хотя бы тень шанса.

Ты потеряла терпение. Возможно, у тебя его никогда и не было. Дыру в душе только что заполнило любопытство.

– Страж Шестого дома, – вопросила ты, – почему ты ведешь себя так, будто я должна знать тебя? Почему ты ведешь себя так, будто твой рыцарь знает меня? Я – Харрохак из Первого дома, Преподобная дочь Дрербура прежде и во веки веков. Я – девятая святая на службе Царя Неумирающего, одна из его кулаков и его жестов. Я не знала тебя в этой жизни и не буду знать в следующей.

Он застыл.

– Ты стала ликтором.

– В этом и была идея?

– Не для той Харрохак, которую я знал. Скажи, что ты все сделала правильно! – потребовал он. В его голосе замешательство боролось с интересом: – Скажи мне, что ты завершила работу. Только ты, одна из всех, могла до конца понять то, что я начал постигать. Твой рыцарь, Преподобная дочь…

– Стал топкой моего ликторства.

Мертвый страж замолчал. Он смотрел тебе в лицо, как будто хотел проникнуть взглядом сквозь дерму, фасцию и кости. Тихо сказал:

– Господь берет… берет и берет.

Над головами у вас раздался ужасный грохот. Казалось, что какой-то огромный механизм разминает свои несмазанные соединения и скрежещет, пробуждаясь к жизни. Потом грохот повторился – на этот раз дальше, и за окном вспыхнул яркий белый свет, заставивший тебя вспомнить об императоре. Гром – и удар молнии. Прекрасные глаза Паламеда расширились, и он сказал:

– Но это невозможно! – и бросился к окну.

Ты тоже подошла. Потоки дождя колотились в окно, как птицы. Ты выглянула во двор сквозь грязное стекло: неподвижный свет за ним вдруг потускнел.

На террасе стояло существо в защитном костюме, закутанное в мятый оранжевый материал с ног до головы. Дыхательный аппарат загораживал лицо. В одной затянутой в перчатку руке оно держало огромную двустволку – ты ясно видела ее даже отсюда. Существо стояло, обратив на вас стекла защитных очков. Вокруг стонал ветер и гремел, удаляясь, гром.

– Что за… – начал Секстус.

Ты заговорила, и твой голос показался странным самой себе. Как будто раньше ты слышала это слово только во сне и никогда не произносила его вслух.

– Спящий!

Спящий смотрел на вас. Потом ветер принес с собой еще один поток дождя, и Спящий исчез. Вы с некромантом Шестого дома разом бросились в двери, захлопнули ее, вдвинули на место засов и навалились на нее всем своим весом. Невеликим, прямо скажем.

– Девятая, – быстро сказал он, – это место питается одной-единственной теоремой, удерживается вместе