Привкус хрома - Ник Тремор

мужчины казалась еще более устрашающей: глубокие борозды морщин жадно впитывали в себя свет и выглядели как золотистые шрамы. Со стороны танцплощадки доносился гул смешавшихся звуков, словно громыхая где-то под водой — глухо и тихо.

— Не могу перестать смотреть на твою маску, такая красота, — сказала Эвелин, игриво проводя рукой по груди мужчины. — Как же меня заводит, когда у человека есть эсте-т-тический вкус, ты просто не представляешь.

— В пространстве садизма я тоже эстет.

— О боже... Ты такой... Странный, — Эвелин спрыснула от смеха. — Здесь обычно никого интересного, я тут постоянно бываю... Одно и то же... Знаешь, типа, клерки приходят с работы и хотят пор-р-азвлечься, выместить злобу на женщине... Но это так скучно! Они ничего не знают об искусстве садизма! Они бьют тебя, словно пытаются проучить ребёнка!..

— Мой мастер учил меня бить так, чтобы не задумываться о причиняемой боли. Но я зашёл дальше. Я представляю причиняемую боль и наслаждаюсь ею, в точности зная, как она звучит.

— Ох, у меня аж мурашки по телу пробежали... А скажи, как звучит самая сладкая боль?

— Это невозможно описать. Но когда ты поймёшь, что не можешь больше слышать новую боль, ты откроешь для себя идеальных слух. А с ним и придет боль за пределами того, что доступно обычному восприятию. Итог ее совокупности.

— Ничего себе, целая философия, — Эвелин глубоко затянулась сигаретой, пытаясь осознать все сказанное ее партнером. — Этому тебя твой мастер научил? Кем он был?

— Моим отцом, — без тени эмоции в голосе ответил Юба. — Он был больным человеком.

— А ты передашь мне это знание? Я хочу... Я не могу... У меня все снизу сжимается, как только я д-думаю об этом... — простонала Эвелин, поправляя свою маску ягнёнка с нежным велюровым ворсом.

— Если будешь достаточно послушной, — сказал Юба и сжал между пальцев опалённый край ее сигареты. Эвелин завороженно наблюдал, как плавится, смешиваясь с пеплом и кровью, кожа на пальцах, но при этом его рука даже не дрогнула. — Пойдём, — позвал он и свернул за угол...

...Где располагались за шторками приватные столы для тех, кому нужно было уединиться от чужих глаз. Гейша придержала шторку, Акутагава зашёл внутрь и сел на татами. Играла традиционная японская музыка: грустный и красивый фольклор, срывавшийся со струн кото. Ясубицу задумчиво смотрел в панорамное окно с видом на искрящиеся в вечерней синеве небоскребы. Где-то там, вдалеке, можно было разглядеть даже тонувшее в небе здание корпорации «Ханзо» в девяносто три этажа высотой.

— Я не встаю, иначе могу упасть. Не восстановился еще до конца, — сказал Ясубицу. — Спасибо, что приехал.

— Конечно, — кивнул Акутагава и махнул рукой гейше, чтобы та оставила их. Она поклонилась и ушла. — Что случилось? Это кто-то из «Мугэна»?

— Да. Мы вчера взяли одного. Точнее, убили.

— Радует, что они хотя бы не бессмертны.

— Это точно. Но дерутся они как демоны. Будто бы попадаешь в сон из которого нет выхода, — Ясубицу отпил ледяной сакэ из чаши. — Не знаю, голодный ли ты, но я заказал нам по сету фирменных сашими, так что ты будешь обязан их попробовать — вкуснее только на родине. Сакэ подадут вместе с ними.

— Спасибо, не откажусь, — улыбнулся Акутагава.

— И да, сочувствую насчёт Кевина. Мне искренне жаль. Я не принимал его слабоволие в плане зависимости, но в остальном он был достойным человеком и надежным сотрудником. Не ожидал, что все так обернётся.

— Перед смертью, кстати, он вспомнил твои слова. То, как ты учил нас на тренировках делать выбор в ситуации или, или... Это было поразительно. Он не колебался в своём выборе ни на мгновение.

— Я встречал много людей, которые понимали путь, но только единицы — которые его проживали. А он ведь еще и гайдзин.

Гейша вернулась с подносом сашими и плавными движениями расставила их на столе. От ее кожи пахло душистым цветочным мылом. Она налила сакэ для Акутагавы, пополнила пиалу Ясубицу и, оставив на столе бутылку, вышла за штору, предварительно низко поклонившись.

— Ты ведь меня не просто так вызвал? — Акутагава прервал возникшее молчание.

— Да. Но давай для начала поедим.

Ясубицу подхватил бамбуковыми палочками сашими с лососем и окунул...

...Голову Эвелин в наполненную ванную. Когда из-под воды пошли пузыри и она начала брыкаться ногами, пытаясь вырваться, Юба посмотрел на наручные часы и засёк время. Сначала утопающий понемногу заглатывает воду, что помогает ему уменьшить желание сделать вдох. Одиннадцать секунд. Потом происходит неконтролируемый глубокий вдох, но из-за спазма мускулатуры гортани вода не попадает в легкие. Девятнадцать секунд. Он продержал ее еще три секунды и вытащил из воды, чтобы она не потеряла сознание. Эвелин закашляла, выплевывая воду, и он наотмашь ударил ее по лицу.

— О боже, — Эвелин сжалась на полу, мокрые волосы облепили ее лицо. — Меня... Меня однажды изнасиловали на парковке, но даже там... Насильник, когда я пыталась защититься, не бил меня так сильно... Как будто парализовало половицу лица... Как же хорошо...

— Это только прелюдия. Надо тебя подготовить к настоящей боли. К идеальному слуху.

— Мне кажется, я не выдержу... Скажи, ты здесь часто бываешь? Я могу взять твой номер? Страничку? Хоть что-нибудь, пожалуйста?.. — остервенело спрашивала Эвелин, улыбаясь. Из-под ее маски проступили слезы. — Ты мне нужен...

— Если оправдаешь мои ожидания, — сказал Юба. — Теперь, когда я приблизительно понял твой предел, приступим к основному акту.

Эвелин смотрела на него с пола умоляющими глазами, ожидая дальнейших действий. Он поднял руку — и комната опустела, превратившись в оголенный серый куб без дверей и мебели. Она огляделась отупленными от возбуждения и алкоголя глазами, не понимая, что произошло.

— Как это?..

— Время здесь течёт иначе. Пока в реальности проходит минута, здесь проходит день. Поэтому у нас будет достаточно времени поразвлечься.

— Это какая-то виртуальная реальность?..

— Не совсем. Это альтернативная реальность. Ты ощутишь все, что я с тобой сделаю, в полной мере.

Посреди комнаты возникли стальные дыбы. Юба положил на них Эвелин лицом вниз, толстые веревки вырвались из пола и туго обвили ее конечности. В его руке возник охотничий нож — она заметила, как блеснуло широкое