Военкор - Михаил Дорин

Я понимающе кивнул.

Да и оставаться смысла не было. Я поднялся, коротко попрощался и вышел из кабинета. В коридоре меня ждал Сева, сидевший на стуле и перелистывавший номер сирийской газеты «Аль-Тавра».

— Ну что, не пустили? — спросил Сева, поднимаясь на ноги.

— Пока нет, — сказал я. — Поехали отсюда.

Пока мы с Севой спускались по бетонной лестнице, я прикидывал, куда двигаться дальше. Эт-Тиясс пока закрыт, сидеть в Дамаске и писать о достижениях сирийского сельского хозяйства мне не хотелось. Я всё же военный корреспондент.

— Значит так, — сказал я, когда мы сели в автомобиль. — Едем в штаб-квартиру миссии ООН. Сделаю материал о контингенте на Голанских высотах.

Он удивлённо поднял бровь.

— Миротворцы? Ты уверен, что дадут доступ?

— Не уверен, — пожал я плечами. — Но попытка не пытка. А если дадут, то получится мощная публикация.

Сева покачал головой.

— Карелин, тебе не сидится на месте. Пошли бы с тобой на рынок. Шаурму бы скушали или шашлыка. А то и местного кофе испили.

— Много жирного есть вредно.

— А умирать здоровым жалко. Сдалась тебе эта буферная зона. Если хочешь, давай съездим в миссию ООН, — развёл руками Сева, свернул газету и достал ключи из кармана.

— Только нам нужен тот, что отвечает за Голаны. Миссия UNDOF.

Через полчаса мы уже въехали в район Маззе — дипломатический и международный кластер западного Дамаска. Среди прочих зданий здесь находилась и штаб-квартира UNDOF, развёрнутая ещё в середине 1970-х годов.

У входа меня встретил офицер в голубом берете с эмблемой ООН, в светлой рубашке с нашивками миссии и в брюках цвета хаки.

— Майор Питер Ларсен. Дания.

Я показал ему своё удостоверение, объяснил цель визита, и он немного поколебавшись, всё-таки провёл меня внутрь.

Здание UNDOF отличалось по духу от всего, к чему я привык в советских структурах. В холле светлые стены, вдоль которых стояли мягкие кресла. На стенах висели плакаты с миссиями ООН. Был даже автомат с напитками, в том числе с банками «Колы» и «7 Up».

В кабинете офицера, принимающего решения, стоял хрупкий стеклянный стол, на нём лежали такие же хрупкие пластиковые папки и подставка с флажками ООН.

На стене висела карта юга Сирии с пометками участков патрулирования.

Я изложил здешнему офицеру просьбу. Мне нужно было подготовить материал о деятельности миротворцев на Голанских высотах. Задача — взять интервью и посетить один из патрульных участков.

Офицер слушал внимательно, кивал, потом достал форму-запрос.

— Я передам в сектор и свяжусь с руководством. Возможно, потребуется время на согласование. Здесь не всегда просто с доступом.

— Понимаю, — ответил я.

По мере общения я не мог не сравнивать — советские учреждения были строже, дисциплинированнее, с тем самым духом, к которому привык каждый служащий нашей армии. Но в миссии ООН всё было… легче что ли, каким-то расслабляющим, совсем не располагающим к выполнению устава и к службе.

Как бы то ни было, мне сразу стало ясно, что заполнение анкеты — это вежливый способ отказа. Выходя из здания UNDOF, я уже знал, что буду делать дальше. Если официальные каналы закрыты, придётся искать обходные неофициальные пути.

— Сева, — обратился я. — Отвези меня на рынок, хочу перекусить.

— Вот! А я знал, что тебе понадобится на рынок.

Мы направились к одному из старейших рынков Дамаска — Сук аль-Хамидия. Уже на подходе к нему, воздух наполнился ароматами жареного мяса и свежей выпечки. На прилавках красовались горы специй: куркума, зира, корица, кардамон. Рядом жарились шашлыки, пахлава манила своим сладким ароматом. Повсюду слышались крики продавцов, предлагающих свой товар.

Я сделал несколько снимков. После мы заказали по чашке арабского кофе с кардамоном и начали искать место, куда присесть.

За одним из столиков сидел старик с аккуратно подстриженной бородой, в льняной рубашке и жилете с потёртыми карманами.

Он неспешно крутил между пальцами янтарные чётки и читал газету на арабском. На столе у него лежали открытые нарды.

Старик глянул на меня и Севу поверх очков, и, кажется, уже тогда понял, что мы не местные. Тем не менее, он слегка кивнул, приглашая к игре.

— Играете? — спросил я по-арабски, указав на доску с нардами, которые здесь называли табла.

Он свернул газету, отложил её и кивнул на пустой стул.

— Конечно. Только табла не терпит спешки, — ответил он по-английски с лёгким акцентом, но уверенно.

Сева сел рядом и внимательно наблюдал за игрой, попивая кофе.

Партия шла медленно, размеренно. Мы почти не говорили, просто бросали кости, делали ходы. Старик всё также перебирал чётки.

— Вы откуда? — наконец, спросил он после очередного хода.

— Советские журналисты. Хотим сделать материал о том, что сейчас творится на Голанах. Ищем проводника.

Старик погладил бороду, глядя на доску.

— Есть один человек. Знает те места. Зовут Махмуд аль-Хатиб.

Сева удивился, что этот старик так охотно решил нам подсказать проводника.

— Буду благодарен, если подскажете, как его найти, — сказал я и сразу же записал имя в блокнот.

Старик помолчал. Выиграл ход и только потом, откинувшись на спинку стула, продолжил.

— Раньше он работал на линии, водил гуманитарщиков. Местность знает, а главное — людей чувствует. Найти его можно на входе в рынок, у него там свой лоток с ремонтом обуви. Может быть, согласится вас проводить, — сказал старик и снова стал медленно перекатывать пальцами чётки.

Партию я проиграл, но зато у меня появился шанс добраться до Голанских высот. Пусть и неофициально.

Имя Махмуд аль-Хатиб было широко распространено в Сирии, особенно среди людей из приграничных районов.

Мы быстро нашли обувную лавку и увидели за ней мужика небольшого роста с жидкой бородой и совершенно чёрными глазами. Он занимался ремонтом ботинка, зашивая оторванную подошву.

Я подошёлк нему и поздоровался, пока Сева стоял в стороне, разглядывая сувениры.

— Мне сказали, вы знаете дорогу к высотам, — я специально заговорил по-русски.

Мужик оглядел меня с ног до головы, кивнул.

Местные проводники могли просить в среднем 50 сирийских фунтов в день за услуги сопровождения иностранца. Но если гиду говорили, что ты советский гражданин, то цена могла быть символической, потому что большинство сирийцев испытывали симпатию к СССР и всячески хотели отблагодарить нашу страну.

— Я журналист из Советского союза! Это мой коллега. Хотим посмотреть