Продавщица 4: А с платформы говорят… - Анна Наумова

— Айда с нами блинчики есть! — радушно предложила подруга. — Влас уже на завод умотал, ребенок сейчас в школу побежит, а мне ко второму уроку. Остальные третий сон досматривают — им в свои институты рано не надо… Я вчера сгущенку сварить успела, как раз кстати! Кстати, если тебе новая «Бурда» нужна, могу дать. Я как раз выписываю…

Я с удовольствием уплела за обе щеки целых четыре блинчика с вареной сгущенкой и, совершенно не заботясь о том, как это скажется на моей фигуре, отправилась в путь. В конце концов, если кто-то и располнеет, то это будет Дарья Ивановна, а не я. Ей потом и худеть… А я вечерком, пожалуй, наверну еще с пяток вкуснейших кружевных блинчиков, которые еще с пятидесятых годов никто не готовил лучше моей подружки Веры, да засяду полистать свежий выпуск журнала «Бурда Моден»… Впереди меня ожидало столько всего интересного!

* * *

На пороге моей родной школы я встретила старенькую Нину Семеновну, нашего завхоза. Она уже с утра отчитывала какого-то лопоухого сутулого старшеклассника, тыча ему под нос окурок «Примы». Школяр смущался, краснел и готов был сквозь землю провалиться.

— Здравствуйте! — вежливо поприветствовала она меня. Я, стараясь выглядеть как можно более солидно, поздоровалась в ответ, однако вышло у меня это, честно говоря, по-дурацки. Сколько лет прошло, а я до сих пор чувствовала себя перед строгим завхозом маленькой первоклассницей Галей, которая когда-то получила выговор за то, что плевалась бумажкой через трубочку… Плевалась-то, конечно, не только я, но только у меня, к сожалению, не получилось тогда убежать от бдительного ока завхоза — подвернулась нога в жесткой туфле.

— Вам, Дарья Ивановна, в учительскую, — напутствовала меня Нина Семеновна, отпустив наконец «преступника». — Иди, Петров, а еще раз увижу тебя — лекцией про каплю никотина и лошадь не отделаешься. Отца в школу вызову!

Петров, радуясь свободе, кивнул, пробормотал: «Досдання» и, аки сайгак, в два прыжка преодолел расстояние до лестницы и растворился в толпе галдящих и совершенно одинаково одетых школьников. Поди теперь разыщи его среди них…

— Учительская на третьем этаже, первый кабинет по коридору слева! — напомнила мне завхоз и уже другим, материнским тоном, добавила: — Да не переживайте Вы так! Вы — педагог опытный, институт закончили, сколько лет уже в школе трудитесь! Со всем справитесь! — и, обернувшись, крикнула кому-то вслед: — Зеленцов! Я тебе задам! Кому было триста раз говорено — не кататься по паркету!

«Хорошо Вам говорить, Нина Семеновна!» — мрачно подумала я. — «Институт-то закончила, да только не я. Это Дарья Ивановна пять лет зубрила материал лекций и глотала пыль в душных аудиториях. А Галочка, конечно, навострилась проверять сочинения и выслушивать стихотворения в исполнении школьников, да вот только руководитель из нее — как из слона балерина…».

Что же, делать нечего. Назвалась попаданкой — играй до конца. Постояв еще немного для вида у окна и потянув время, я решила: «Будь, что будет», оглядела себя на всякий случай и толкнула дверь учительской.

* * *

Шагнув туда, я будто в очередной раз открыла портал в прошлое. В учительской мне довелось побывать всего пару раз, но оба раза — по неприятному поводу, из-за каких-то школьных шалостей. Совершенно ничего не изменилось с тех пор, как я, шкодливая третьеклассница, переминаясь с ноги на ногу, что-то мямлила, пытаясь оправдаться.

Все также лениво жамкая губами, плавали крупные рыбы в аквариуме… Рыбки, конечно же, были другими, не теми, которых я когда-то видела. Рыбы столько не живут… У окна в большой кадке стоял все тот же (ну или точно такой же фикус). Абсолютно так же были расставлены столы вдоль стен, за которыми сидели те же учителя. правда, не все.

Вот строгая Власта Матвеевна — преподаватель алгебры и геометрии. Она будет завучем в восьмидесятых. Вот немногословный трудовик Макар Игнатьевич, которого некогда попытался проучить при помощи петарды мажористый пионер. Попытался, да не вышло: попытка оказалась крайне неудачной. Вот милейшая учительница пения — полненькая и низенькая Ада Николаевна, которая, точно персонаж диснеевских мультиков, постоянно напевала себе поднос.

Под ее дирижирование мы задорно пели: «Неба утреннего стяг», «Взвейтесь кострами, синие ночи» и прочие популярные тогда шлягеры. Были в нашем репертуаре и другие «хиты», которые, на мой взгляд, совершенно не подходили для школьников. Но энтузиастка Ада Николаевна, кажется, во что бы то ни стало пыталась сделать из нас чуть ли не второй Детский хор радио и телевидения, и группа школьников старательно выводила песню на стихи Есенина: «Ожиданьем золота охваченный, я не буду больше молодым…». Уже тогда мне казались странными сожаления об ушедшей молодости, исходящие от десятилетних ребят, но возразить вслух я, конечно же, не решалась.

На своем месте был и физрук. Правда, в отличие от остальных они у нас особо не задерживались, прямо как учителя по защите от темных искусств в хогвартсе. Поэтому мужчина в спортивном костюме и со свистком на шее и не был мне знаком. Зато я улыбнулась, увидев свою любимую классную руководительницу Ирину Викторовну, преподававшую географию. Когда я пошла в первый класс, ей было около тридцати с небольшим. А сейчас на меня с интересом смотрела совсем юная большеглазая девушка. Наверное, молоденькая Ирочка только-только выпустилась из педагогического института и пришла преподавать. На своем привычном месте у окна сидела пожилая «историчка» Октябрина Степановна. Как и моя приятельница Катерина Михайловна, она пережила войну, только вот на фронте не побывала. Все страшные девятьсот дней Октябрина Степановна провела в осажденном городе и была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Почти все учителя были мне знакомы, только выглядели моложе.

Узнала и я и местную модницу — Карину Адамовну, преподававшую черчение. Была она ростом около метра восьмидесяти и обладала роскошным бюстом и длиннющими ногами. Сама по себе работа учителя ее интересовала мало: в педагогический ВУЗ она пошла по настоянию родителей. Те жили в Сочи, были людьми обеспеченными и в деньгах не нуждались, однако очень хотели, чтобы дочь жила в Ленинграде. Так, по меньшей мере, говорили в школе. Кариночка не зверствовала на уроках, никому не писала замечания в дневник и не любила сплетничать в учительской. Она просто отрабатывала положенные часы и шла домой, всячески отлынивая