Конан и Вольные стрелки - Валерий Федорович Евтушенко

— Кром! Это же катафракты! — вырвался у него из груди громкий возглас. Те, кто услышал его, тоже обернулись назад и леденящий холод сковал сердца даже самых храбрых.

Получалось, что предчувствие, основанное на варварской, инстинктивной природе его восприятия окружающей действительности, не обмануло киммерийца и он подумал, что впредь следует больше доверять своим ощущениям. Ведь он предчувствовал западню еще со вчерашнего дня, но заставил себя отбросить мысли о ней. И вот результат — не тысяча, не две, а по меньшей мере десять тысяч катафрактов преследуют их по пятам и вот-вот замкнут кольцо окружения.

Катафрактарии и их кони были закованы в пластинчатую броню и возвышались на своих скакунах словно башни. К шее коня на ремнях крепилось копье длиной десять локтей[4], которым катафрактарий управлял левой рукой, а в правой каждый держал обнаженный меч. Конан еще со времени службы в армии Йилдиза знал, что сопротивляться этой тяжелой коннице не мог никто. Удар катафрактов был страшен и устоять перед ними не могли ни пехота, ни легкая конница, тем более, когда их было такое множество, как сейчас. Тем временем они выкатывались из урочища неудержимой стальной лавиной и, несмотря на свою тяжеловесность, расстояние между ними и Вольными Клинками неуклонно сокращалось.

Нечего было и думать вступить с ними в бой, оставалась только одна единственная возможность спастись от полного уничтожения-это прорваться сквозь легкую конницу Шах Амураса, и скакать к горам, так как катафракты для погони были мало пригодны.

Быстро оценив обстановку, Конан огрел плетью жеребца, сдавив его бока ногами, и понесся вперед со всей возможной скоростью. Его конь мчался, не разбирая дороги, и уже спустя пять минут киммериец оказался в задних рядах полка Октая. Приподнявшись в стременах, чтобы охватить взглядом всю картину развернувшегося сражения, он стал искать глазами капитана туранцев и увидел, что тот вступил в схватку с каким-то всадником в кольчуге и высоком шлеме на превосходном гнедом скакуне. Их кони крутились друг возле друга, лягаясь и хватая друг друга зубами. Противник Октая превосходно владел саблей и теснил капитана туранских наемников, не давая ему возможности атаковать. Вдруг, когда Конан находился от них на расстоянии пятидесяти шагов, сабля противника Октая закрутилась с такой скоростью, что ее даже не стало видно глазу. Она словно превратилась в сплошной вращающийся круг. В какой-то момент острый конец ее ударил Октая в висок, не прикрытый броней шлема. Капитан туранцев выронил саблю из рук, закачался в седле, его лицо обагрилось кровью и он рухнул под ноги своему коню.

Воины за спиной его противника ликующими криками приветствовали победу своего командира и Конан понял, что Октай пал от руки Шах Амураса. Подняв своего жеребца на дыбы, киммериец ринулся на акитского наместника с обнаженным мечом в руке. Не только ярость и жажда мести за погибшего приятеля двигала им, но и вполне здравый расчет. Если ему удастся зарубить Шах Амураса, то, воспользовавшись неминуемой растерянностью в рядах противника, у Вольных Клинков появлялся шанс вырваться из кольца окружения. Он не видел, что происходит у него за спиной, но вполне отчетливо представлял, как катафракты уже врубились в ряды его боевых товарищей и безнаказанно уничтожают их, нанося им удары в спины.

Шах Амурас увидел направившегося к нему синеглазого великана на огромном вороном жеребце, размахивающего мечом над головой, но не испугался, рассчитывая на свое фехтовальное искусство. Кто-то из его охраны налетел на Конана, преграждая дорогу к своему командиру, но тут же свалился с коня, разрубленный от плеча почти до пояса, несмотря на кожаную кирасу. Шах Амурас подал знак своим телохранителям не вмешиваться и его конь рванулся навстречу киммерийцу. Клинок наместника Акита блеснул словно молния и Конан, не ожидавший такой прыти от своего противника, пропустил удар. Правда, острый конец сабли лишь коснулся железной кирасы, но не пробил ее и кони разнесли всадников в противоположных направлениях. Развернув своего жеребца, Конан увидел то, о чем и так догадывался: катафракты окружили полукольцом его Вольных Клинков и рубили их без всякой пощады. Наемникам некуда было деваться — с трех сторон их окружала железная стена катафрактов, а с четвертой атаковали легкие конники Шах Амураса. Конан взревел, словно раненый буйвол, и бросил своего скакуна прямо на лошадь Шах Амураса. Не заботясь о сабле акитского наместника, острый конец которой задел его за лицо, оставив на нем кровавый шрам, киммериец напряг все силы, приподнялся в стременах и нанес удар мечом по шее коня Шах Амураса. Удар был такой чудовищной силы, что почти отрубил лошадиную голову. Гнедой скакун зашатался, прежде чем рухнуть на все четыре ноги и Конан возвратным ударом меча поразил Шах Амураса в лицо. Конец меча глубоко вошел ему в левый глаз и, выронив саблю, акитский наместник упал вместе со своим конем на землю. Туранцы, окружавшие своего командира, на мгновение растерялись, чем Конан не замедлил воспользоваться.

— За мной, собаки! — рявкнул он во всю мочь своих легких, обращаясь к Вольным Клинкам. Затем, подняв жеребца на дыбы, киммериец стремительным рывком вырвался из кольца врагов. Обернувшись назад, он увидел, что туранские всадники вновь стали плотной стеной перед Вольными Клинками и никому из них не удалось прорваться сквозь их строй вслед за ним. Но зато два десятка конных туранских лучников бросились его преследовать. Они хотели взять его живым, поэтому из луков не стреляли, а лишь подгоняли ударами плетей своих коней. При таком численном преимуществе вступать с ними в бой было равносильно самоубийству и Конан, понукая коня, стремительно несся вперед, надеясь оторваться от преследователей. Но расстояние между ними не сокращалось и он слышал нарастающий топот копыт у себя за спиной. Дорога или точнее, лесная тропинка, по которой скакал его конь, петляла по краю какого-то глубокого оврага, склоны которого поросли кустарником. Недавно прошел дождь и на тропинке оставались промоины, в одну из которых попала нога его жеребца. Конь споткнулся, присев на обе передние ноги и киммериец, не удержавшись в седле, вылетел из него прямо в овраг. Он скатился по склону на самое дно оврага, а конь, освободившись от седока, поднялся на ноги и продолжил свой бег, уводя за собой погоню дальше к Ильбарсу. Конан на самом дне оврага ударился головой о какой-то валун и потерял сознание.

Пришел в себя он только через несколько часов, когда солнце склонилось к закату и на дне оврага уже