Операция "Берег" - Юрий Павлович Валин

… Поймал саблю Митрич — прямо почти не глядя поймал за клинок у рукояти, ударил, как длинным кинжалом-бебутом, немец ушел от удара…

… от страшного сабельно-кинжального ушел, а от укола штыка искалеченной «трехлинейки» не уклонился — достало четырехгранное жало, ушло в шею на треть — а больше и не нужно — насквозь проткнуло. Да, наработал Иванов силы в обеих руках — а как иначе? — в госпиталь попадаешь, то одна лапа калеченная, то другая, а то и обе нужно тренировать, чтоб костылями управлять…

… хрипел огромный немец, пытался от штыка и винтовки отстраниться, да сталь в горле не пускала…

… быстра рукопашная схватка, еще видел все это Евгений Земляков, хотя и затуманенно, поскольку из последних сил держал на себе немца, а тот рвался, рычал вовсе по-медвежьи, плевал в свой противогаз, силясь вскочить. Снова и снова стукались головы в резине, скрежетали фильтры противогазов. Но намертво вцепились руки переводчика в проймы боевого немецкого жилета, оказалось, удобно там хвататься…

…перепрыгивала через стол Катька — стремительная, прекрасная даже в уродливой маске…

…А еще быстрее шагнул к лежащим, дергающимся под воротами телам Митрич. Сверкнула в смутном свете сабле-шпага, этак с протягом, по-эскадронски…

…в последний миг посветлело во взоре Евгения — это скатилась с плеч немца голова. На миг легче стало, а потом вовсе поплыл, забрызгался мир и стеклянные окуляры… оказывается, выражение «и смерть затуманила его глаза» — очень точное выражение, ничуть не литературное…

Непонятно где и когда.

Но тепло.

Пригревало, и изрядно. И голову, и глаза сквозь сомкнутые веки. И тылы сквозь гимнастерку и офицерские бриджи.

Евгений приоткрыл один глаз и тут же зажмурился. Солнце, яркое, огромное. И судя по всему, под спиной песок, горячий, пляжный. Плеск волн. Рай. Эх, Иришки нет.

Для рая было даже как-то чересчур жарко. И на губах вкус резины, крови, блевоты… такой себе коктейль, вообще не «маргарита». И животу больно. Что-то в рай мимо чистилища пропихнули, а обмывание с душем были бы к месту.

Или вообще не рай?

Евгений повернул голову набок, с удвоенной осторожностью приоткрыл глаз. Спина, черная, пятнистая… черт сторожит. Не рай.

Нет, и не черт. Митрич. Сидит на песке и битую винтовку разглядывает.

— А мы где? — поинтересовался Евгений и подивился четкой ясности своего голоса. Прямо даже определенная музыкальность появилась. Ну, это к гнусавости противогаза привык.

— Так вот… на той стороне, — удивился, поворачиваясь, Митрич. — Ты же в сознании был, когда на волю вытаскивали.

— Вообще не помню, — признался Евгений. — А я как вообще? И где Катерина?

— Осматривается, вокруг бродит. А тебя прокололи. Думали, вообще насмерть. Потом тебя еще немец задавил.

— А чего не насмерть? — задумчиво уточнил Земляков и потрогал себя — повязка охватывала живот поперек, но довольно узко.

— Тебя спасла любовь к бюрократии, — сообщила со стороны невидимая Катерина. — Признаюсь, была не права. Представляешь, Дим, я ему говорю — «на кой столько журналов, там 'сдача смен» и «выдача инструментов», а он пихает, бурчит «сличим, вычислим»…

Евгений вспомнил. Это на складе Портала, когда в конторе изымали документацию. Полевой сумки не было, бесславно утеряна, пришлось запихивать конторские книги-журналы за пояс галифе под гимнастерку. Многовато было, пять книг. Спасли отчасти, значит. Кто бы мог подумать⁈ А ведь просто почерк в журналах понравился — четкий такой, разборчивый, с этими почерками вечно мучаешься, иной писарь прямо как злонамеренный японец карябает, сплошь готическими иероглифами. Господи, а ведь какая великая польза от правильного делопроизводства!

— Живой, значит, — удостоверился переводчик и испытал прилив вполне простительной радости.

— Не ерзай! — предупредила Катерина. — Пакет был один, повязка символическая. Там не очень проникающее ранение, просто второй пупок тебе сделали. Но загрязнять категорически не рекомендуется.

— Мне умыться нужно, — подумав, сообщил Евгений. — И желательно зубы почистить.

— Лучше бы лежал, — проворчала бывшая начальница, но категорически возражать не стала.

Земляков осторожно брел по песку, живот побаливал от каждого относительно резкого движения. Резано-колотая копейная травма — не шутки. Хорошо, что скорее, «надрезано-надколотая». А жутко ведь выглядело — как ткнет, гад… Копьем! Ну не дикость ли⁈ Но ведь жив переводчик!

Эйфория была легкой, возможно, из-за воздуха — тоже очень легкого, морского, но почему-то не отягощенного насыщенной густотой соли и йода. Или от трех солнц над головой: одно стояло почти в зените и порядком жарило, два других висели над горизонтом. Не, наверное, то не солнца — крупные планеты-спутники. Похожи на глаза, только несимметричные и разного размера. Нет, скорее на веснушки смахивают, ну, рыжим цветом. Земляков решил, что по возвращению нужно что-то почитать по астрономии, или просто космическое научно-фантастическое, развивающее. А то вот так попадаешь, и дурак-дураком.

А песок пляжа тянулся и тянулся, накатывали невысокие волны, оставляли комки водорослей и кривые, узловатые ветки неведомых саксаулов или кактусов. Импровизированный причал из вбитых рельс и короткого настила торчал над водой темным чуждым пятном. Вторым пятном темнел выход из ангара — большую часть строения скрывал все такой же бело-серый песок. Намело или немцы насыпали в целях маскировки, не совсем понятно.

Катерина сказала, что остров. «В море не лезть, там что-то плещется. Умыться можно в озерцах, в дюнах их много».

Переводчик кряхтя поднялся на невысокий склон, песок под сапогами казался довольно плотным, не очень-то сыпался. Виднелась цепочка следов главной контрразведчицы. Ориентируясь по ним и нежно придерживая бинт на животе, Евгений взобрался на символическую возвышенность. Вот озерцо — вода чистая, песчинки на дне видны. Из-под ног драпанула крошечная ящерка. Есть жизнь на Марсе, в смысле, на этой вот, на Трехглазой…

Евгений с величайшей осторожностью присел, выпутался из гимнастерки и зачерпнул воды. Пресная, и даже прохладная…

Товарищ Земляков не спешил, понимая, что остальным оперативникам нужно поговорить.