Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

Но не идти… Пистолет в руке безумца был не менее реален.

Я медленно, очень медленно кивнула.

— Хорошо. Я иду.

Сделав шаг вперед, я почувствовала, как невидимая граница пройдена. Шепот в ушах превратился в навязчивый, вкрадчивый голос, который начал нашептывать что-то на древнем, забытом языке моей собственной души. А Виноградов, с пистолетом в дрожащей руке, шагал за мной, его взгляд был прикован к черному камню, как взгляд мотылька — к пламени.

Глава 31

Шаг. Еще шаг. Каждый давался с неимоверным усилием, будто я шла не по бетонному полу, а против течения вязкой, густой смолы. Воздух звенел. Нет, звенело что-то внутри моего черепа — высокочастотный, пронзительный звук, под который встраивался тот самый бездушный шепот.

… одинока… ты так одинока… откройся… мы дадим силу… мы покажем путь…

Это были не слова. Это были концепции, вложенные прямо в сознание, облеченные в образы моего же одиночества после пробуждения в чужом теле, страха быть не той, неуверенности в своих силах. Камень сканировал мою память, мои страхи, и использовал их как ключи к моей защите.

Мой щит трещал, как тонкий лед. Я чувствовала, как холодные щупальца чужого разума скользят по его границам, ища трещину. Любую слабину.

— Что ты чувствуешь? — голос Виноградова прозвучал прямо у моего уха, заставляя вздрогнуть. Он дышал тяжело и прерывисто. — Говори! Он… он показывает мне города будущего, технологии! Энергию! Скажи, что ты видишь!

Он не понимал. Ему показывали фейерверк возможностей, а ко мне в душу лили токсичные отходы моих же сомнений.

— Он… лжет… — выдохнула я, едва двигая губами. — Он… играет на твоих амбициях…

— Молчи! — он грубо толкнул меня дулом пистолета в спину. — Ты просто не способна понять его величие! Иди!

Мы были уже в пяти метрах от камня. Его черная поверхность теперь казалась живой, словно миллионы черных уродливых ртов, дышащих пустотой. Прожилки пульсировали в такт моему учащенному дыханию и рваному сердцебиению, словно подстраиваясь под него.

И тут шепот сменился. Он стал настойчивее, жестче.

… слаба… твой щит — соломинка… учитель твой обманул… он хотел твою силу для себя… подруги смеются за твоей спиной… никто не любит… никто… откройся… и мы сделаем тебя сильной… по-настоящему… все будут любить лишь одну тебя… поклоняться тебе… боготворить…

Картинки всплывали перед внутренним взором: Сенсей, снимающий с меня энергию во время тренировки; Рита и Соня, хихикающие ночью на кухне над моей неуклюжестью в новой жизни.

Это была ложь!

Грязная, отвратительная ложь, но она била точно в цель, в мои самые потаенные страхи быть не принятой, быть использованной.

Я зажмурилась, пытаясь отгородиться, найти свой якорь — то самое чувство собственного достоинства. Но оно просто тонуло в этом ядовитом потоке.

— Довольно игр, Котова! — крикнул Виноградов. Его терпение лопнуло. — Контакт! Установи с ним контакт! Спроси, чего он хочет!

Он с силой толкнул меня вперед.

Я сделала последний шаг и оказалась в метре от черной поверхности. Гул стал оглушительным. Шепот превратился в навязчивый голос, звучащий прямо в голове.

И в этот момент щит — тот самый, что с таким трудом выстроил Сенсей, — треснул!

Не с грохотом, а с тихим, жалобным хрустом, который отозвался болью во всем моем существе. И холодные щупальца чужого разума проникли внутрь.

Боль была не физической. Это было чувство тотального, абсолютного нарушения. Чужое сознание копошилось в моих мыслях, в моих воспоминаниях, сдирая с них покровы, как с луковицы.

Я закричала. Беззвучно, внутри себя. И крик мой выворачивал меня нутром наружу…

И в этот миг абсолютного отчаяния, когда моя воля была почти сломлена, я увидела его. Не картинку, не воспоминание. Я почувствовала его.

Сенсея.

Не того, который мог бы меня обмануть, а того, который ночь напролет стоял рядом, выжигая своей волей мой щит. Его усталое, сосредоточенное лицо. Его голос: «Доверяй только своему якорю».

И якорь нашелся. Не чувство собственного достоинства. Нечто более простое и более мощное.

Любовь.

Любовь к жизни, которую мне подарили во второй раз. Любовь к Ритке и Соне, которые ждали меня дома. Любовь к Сенсею, который верил в меня. Любовь к этому хрупкому, несовершенному, но такому дорогому миру, который я поклялась защитить.

Это была не эмоция. Это была сила. Древняя, как сама Вселенная.

Я открыла глаза. Боль и страх отступили, сменились ледяной, кристальной яростью.

— Убирайся, — прошипела я. И это было обращено не к Виноградову.

Я собрала всю свою силу, всю свою волю, всю свою ЛЮБОВЬ в один сжатый комок и с силой вытолкнула из себя чужое присутствие.

Это было похоже на тихий взрыв. Невидимая волна отбросила меня на шаг назад. Гул и шепот прекратились так внезапно, что в ушах возникла оглушительная тишина.

Черный камень… не дрогнул. Но его пульсация на мгновение замерла, словно в недоумении.

— Что ты сделала⁈ — завопил Виноградов. Его лицо исказила ярость. Видение будущей власти, которое транслировал ему камень, исчезло. — Ты все испортила!

Он направил на меня пистолет, его палец белел на спусковом крючке.

— Я прикончу тебя, дрянь…

Он не договорил.

Из темноты коридора, словно из-под земли, выросла высокая худая фигура. Это был Серафим. Его лицо было бледным и абсолютно спокойным. В его больших глазах горел странный огонь — не безумия, а решимости.

— Не поднимай руку на дщерь Божию, окаянный, — произнес он тихим, но звенящим голосом.

И он бросился между мной и Виноградовым.

Раздался оглушительный хлопок выстрела в замкнутом пространстве.

Серафим вздрогнул, сделал шаг назад, но не упал. На его поношенном пальто, прямо над сердцем, расплывалось алое пятно.

— Нет! — крикнула я.

Но Серафим обернулся ко мне. На его губах играла удивительно светлая, почти детская улыбка.

— Не плачь, сестрица… Мой долг… — прошептал он. — Он звал… а я не пошел… Теперь… искупление…

Его глаза потухли. Он медленно, как подкошенный колос, осел на пол.

Я в диком ужасе уставилась на Виноградова.

Виноградов застыл с дымящимся пистолетом в руке, глядя на тело Серафима с недоумением, словно не понимая, что произошло.

А в наступившей тишине снова послышался шепот. Только на этот раз он был направлен не на меня. Он был направлен на него. На Виноградова, который только что совершил акт насилия, чья воля была ослаблена шоком и яростью.

… они мешают…