Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

Риган вскрикнула, бросаясь вперед, в то время как Коннли вогнал меч в нижнюю часть груди Эрригала. Граф дико взмахнул оружием и ударил лезвием по ребрам Коннли. Тот упал на одно колено и отпустил меч, застрявший в груди Эрригала: кровь вылилась из раны и забрызгала подбородок графа, когда он отшатнулся назад.

Риган бросилась к старому графу, повелев очередному порыву холодного ветра отогнать всех слуг подальше. Граф ударился о деревянный пол с громким стуком, и Риган прыгнула на него, оседлав пожилого мужчину. Ее юбки раздулись, женщина наклонилась вперед, чтобы схватить рукоять меча. Она повернула его. Граф подавился криком, прозвучавшим как вопль призрачной совы. Риган выпустила меч. Ползая по его телу, она положила руки на лицо графа, едва дыша – или, возможно, дыша почти всем телом, сжала пальцы. Острые ногти впились в мягкую кожу под глазами Эрригала. Риган произнесла:

– Я должна забрать их, старик, и доказать, насколько ты слепой, бесполезный и глупый, невероятный дурак.

Слезы заполнили красивые глаза графа, прежде чем пролиться из уголков. Риган тоже вдруг заплакала, вспомнив об отце, о соучастии этого слабого человека в ее преследовании и о прекрасной сове с лицом в форме сердца, которую она убила ни за что. С криком Риган разодрала пальцами низ лица Эрригала, блуждая по его щекам.

Тот дернулся и опустил плечи, застигнутый смертью.

– Иди же к тем холодным звездам, – прошептала Риган. – Жди там моего отца!

Он умер, когда женщина склонилась над ним, как дух мести.

Риган соскользнула, внезапно ощущая неловкость и пустоту внутри. Слепые глаза графа уставились в потолок, и Риган посмотрела туда, куда был направлен взгляд: ничего, кроме воздуха, извести и темных деревянных балок. Она дрожала и рыдала.

– Леди! – плакала Селла, жена железного мага.

Железный маг и его жена встали рядом с Коннли, герцог нагнулся над своим коленом. Его руки лежали на ребрах. Он закашлялся, и лицо исказилось от боли. На губах были пятна крови.

Риган подбежала к нему:

– Коннли!

Куран бережно поддерживал ее мужа, опуская его на землю. Затем разорвал китель герцога и задрал его окровавленную льняную рубашку. Вся правая сторона тела Коннли была черной и ярко-красной с массивным синяком. Кровавая рана растянулась по крайней мере на два нижних ребра, сломанных под тяжестью меча Эрригала. Когда Коннли дышал, форма его ребер была неправильной.

Ужас сковал Риган. Холодная паника ослепила ее и остановила дыхание.

– Коннли, – прошептала принцесса.

– Риган, – еле слышно сказал ее муж, окровавленный и суровый. Его левая рука потянулась к ней, и жена обхватила Коннли обеими руками, приблизившись к его сердцу.

– Перевяжите его, – приказала женщина. – Хорошо перевяжите и… сейчас же готовьте повозку.

Некий образ находился в подсознании Риган: Коннли погружен в воду корней, на дубовом алтаре в центре замка Коннли. Сон, спокойствие, исцеление.

Целуя его пальцы, она прошептала на языке деревьев: «Я вылечу тебя, мой возлюбленный». Снаружи в знак несогласия выла буря.

Одиннадцать лет назад, замок Дондубхан

Прежде чем он стал Коннли, он был Тиром, сыном Берры Коннли и Девона Гленнадоера. Он родился, когда его родители были уже старыми, оба входили в пятое десятилетие, потому как его мать, Берра, раньше должна была выйти замуж за короля Иннис Лира. Она была замужем за средним братом Лира и овдовела, когда тот умер. В надежде на трон она отказалась от всех своих других женихов, даже после того, как Лир женился на Далат, дочери королевы Тарии, и после, в течение четырех лет, пока Лиру и Далат не удалось родить наследника, и тем самым узаконить корону иностранного узурпатора.

Однако Гэла родилась, и весь остров знал, что пророчество сбылось: Далат суждено было стать их королевой, по крайней мере, на следующие шестнадцать лет.

Берра бушевала целых три месяца, потом вышла замуж за второго сына графа Гленнадоера и после множества усилий забеременела.

Тир родился через восемь месяцев после Риган Лир. Они не виделись до годовщины со дня смерти ее матери.

Большой зал Зимнего замка Лира в Дондубхане построили из холодного серого камня, своды которого были выше потолка любой комнаты замка. Тир не мог не знать, что управлять этим замком было целью всей жизни его матери. Массивные камины горели на обоих концах помещения, и длинный каменный желоб бежал вниз по центральной длине, заполненный горячими углями. Слуги регулярно заменяли их и разбрасывали небольшие куски ладана. Именно это расплавляло и выпускало пряность в воздух. Вдоль стен и со сводчатого потолка на цепях свисали свечи, но самые высокие были не зажжены. Когда они вошли, Берра сказала сыну, что король запретил их зажигать – несмотря на то, что высокое пламя свечи будет имитировать звезды, парящие над пиршеством, зажжение освещения их требовало использования магии, но ею больше никто не владел в королевском доме.

Она сказала это равнодушно, но Тир знал свою мать достаточно хорошо, чтобы распознать беспокойство в ее сине-зеленых глазах.

В свои четырнадцать лет Тир Коннли был высоким и немного неуклюжим, но никто из тех, кто смотрел на него, не мог усомниться ни в королевских линиях его подбородка, щек и бровей, ни в силе его фамильного носа. Он был такой же масти, как и его мать: прямые светлые волосы, отливавшие красным золотом, прекрасные сине-зеленые глаза и безупречная кожа – гладкая и легкая, как сливки. Его губы были розовыми, а иногда и щеки. Если бы он еще и улыбался, то Тир был бы прекрасен, но молодой человек редко это делал.

Он был похож на принца: вот почему два человека в этом зале уже спросили его, не был ли он молодым наследником Аремории, посланным сюда своим отцом. Тир оба раза наклонял подбородок вниз и говорил только: «Нет», посматривая в ту сторону, где сидел настоящий принц, блистающий в своих оранжевых и белых одеждах, с полоской бледно-серого шелка, закрепленной на его руке.

Оставленный матерью, чтобы она могла свободно посплетничать и строить заговоры со своими двоюродными братьями Коннли, Тир оперся плечом об угол каменного столба, потертого временем и потемневшего от сотен рук. Он натянул пальто кроваво-красного цвета, чтобы прикрыть траурную серую шерсть, которая истерлась на Звездном поле во время шествия в сумерках. Тир осознавал, что более смелый цвет заставлял его сиять, а не делал бледным, как его смуглого отца. Мать одобряла Тира, позволив ему использовать любое оружие из его арсенала. Большой зал был набит людьми, большинство смешивалось в траурных оттенках белого и