Мир в пепле: выжить или умереть! - Nazir Magomedov

Раздалось шипение, как от раскаленного металла в воде. Перламутровая плоть вскипела, почернела, обуглилась. Масса завизжала — пронзительно, мучительно — и отползла, оставляя на асфальте дымящуюся черную лужу. Она не умерла, но была ранена. Остановлена.

— Видите? — крикнул Кремень над нарастающим гулом приближающейся стаи. Его глаза горели не страхом, а яростной решимостью. — Они не бессмертны! Не всесильны! Мы можем драться!

Сергей посмотрел на грубое, смертельно опасное оружие в руках этого человека. На обугленный след на асфальте. На пульсирующую, мерзкую массу, отползающую в тень. На горящий, гибнущий город за его спиной.

Хаос поглотил мир. Люди умирали непонятно от чего, превращаясь в нечто ужасное, непохожее ни на зомби, ни на что известное. Но в этом аду уже рождалось первое семя сопротивления. Семя, выкованное в отчаянии и ярости из обломков старого мира. Семя из огня и стали.

Годы войны только начинались. Но первая искра "Жара" уже вспыхнула в новосибирской ночи.

Уважаемые читатели буду очень рад за ваш отзыв

Глава 2

Глава 2: Кузнец Хаоса

Калужская область, деревня Заречье. Тот же день, несколькими часами позже.

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в мирные пастельные тона, когда Максим Бардин вылез из-под грузовичка «Газель». Грязный, в засаленной робе, он вытер руки ветошью, оставляя на лице новые масляные полосы. Звук — глухой, давящий гул, как будто сама земля застонала под невыносимой тяжестью, — заставил его вздрогнуть и выпрямиться. Птицы смолкли разом. Словно кто-то выключил звук у природы.

— Что за черт? — пробормотал Макс, оглядываясь. Его небольшая авторемонтная мастерская, втиснутая в старый колхозный гараж на окраине деревни, казалась островком привычного мира. Но этот мир вдруг стал хрупким, как стекло.

Потом погас свет. Не только в мастерской. Весь поселок погрузился в темноту. Не в привычную деревенскую темень, а в абсолютную, пугающую мглу. Даже звезды не зажглись. Небо стало... плотным, как черный бархат, поглощающий все лучи. Только на западе, за лесом, где лежал город Обнинск, заалело зарево. Но это было не закатное солнце. Оно было слишком низким, слишком кровавым.

Сердце Макса учащенно забилось. Армейский опыт (три года срочной в танковых войсках) подсказывал: это не авария. Это что-то... большее. Гораздо большее. Он инстинктивно потянулся к тяжелому разводному ключу, лежавшему на верстаке. Хлипкая защита, но лучше, чем ничего.

Из соседнего дома, где жила баба Люда с внучкой Светкой, донесся пронзительный, истерический крик. Не бабы Люды — ее голос был хриплым от возраста и папирос. Это кричала Светка. Крик был полон чистого, первобытного ужаса.

Макс сорвался с места. Он не был героем по призванию, он был просто парнем, который чинил машины и помогал соседям. Но бросить ребенка в беде? Это не укладывалось в его кодекс. Он выскочил из гаража, в руке ключ, на поясе — всегдашний складной нож и мощный тактический фонарь. Фонарь он щелкнул — луч пробил неестественную темноту, выхватывая из мрака покосившийся забор, кусты смородины и открытую настежь калитку дома бабы Люды.

Крик Светки оборвался, сменившись на сдавленное, булькающее хрипение. И еще один звук. Знакомый и жуткий одновременно. Шипение автогена, режущего металл. Но горел автоген не в его мастерской. Он был здесь. В доме.

Макс ворвался в сени. Воздух был пропитан запахом страха, крови и... озона? Как после сильной грозы. И холодом. Леденящим холодом, от которого стелился пар изо рта. В дверном проеме кухни он замер.

Баба Люда лежала на полу. Ее тело было неестественно выгнуто, лицо застыло в маске немого вопля. Но это было не самое страшное. Над ней стоял... оно. Бывший сосед, дядя Коля, электрик. Но дяди Коли больше не было. Его тело было в процессе трансформации. Кожа на лице и руках пузырилась и сползала, как плавящийся пластик, обнажая лоснящуюся, темную, почти черную субстанцию, переливавшуюся тусклым перламутром в свете фонаря. Одна рука уже превратилась в нечто похожее на щупальце или сгусток жидкой тени, медленно, с мерзким чавканьем, вытягивавшееся к забившейся в угол Светке. А в другой, еще получеловеческой руке, дядя Коля (или то, чем он стал) сжимал... свою же собственную паяльную лампу. Горелка была включена, но пламя было не желтым, а каким-то больным, зеленовато-синим. Оно лизало его собственную деформирующуюся плоть, но, казалось, не причиняло вреда. Напротив, перламутровая масса под пламенем как будто *пульсировала* сильнее.

Макс не думал. Он действовал. Тяжелый разводной ключ со свистом рассек воздух и со всей силы врезался в голову существа. Раздался глухой удар, как по резиновой покрышке, наполненной желе. Голова существа отклонилась, но не треснула, не проломилась. Перламутровая плоть лишь прогнулась, амортизировав удар, и тут же начала восстанавливать форму. Существо медленно, с кошмарным скрипом повернулось к Максу.

Его глаза — вернее, то, что осталось от глаз — были бездонными черными ямами, в которых мерцали крошечные, холодные искорки. Из полуоткрытого рта вырвалось шипение, похожее на пар из котла.

Оно двинулось к Максу, забыв про Светку. Щупальце-рука потянулось к нему. Холод, исходивший от существа, усилился, заставляя кожу Макса покрываться мурашками. Он отскочил назад, в сени. Его оружие оказалось бесполезным. Паника сжала горло. *Чем бить? Чем?!*

Взгляд упал на паяльную лампу в руке существа. И на бензобак старого мотоцикла «Урал», который он ремонтировал для дяди Коли и который стоял прямо в сенях, прислоненный к стене. Идея, безумная и отчаянная, вспыхнула в сознании.

Макс рванулся не от существа, а к мотоциклу. Он схватил валявшийся рядом обрезок металлической трубы. Существо, шипя, вышло из кухни в сени, его щупальце метнулось к Максу. Тот, пригнувшись, изо всех сил ударил трубой не по существу, а по паяльной лампе в его руке!

Удар пришелся точно по корпусу лампы. Хлипкий алюминиевый корпус смялся. Раздался резкий хлопок, и горящее топливо — бензин или керосин — брызнуло во все стороны. Зеленовато-синее пламя охватило руку существа, брызги попали на его грудь, на лицо.

Эффект был мгновенным и неожиданным. Там, где пламя коснулось перламутровой плоти, она не просто обуглилась. Она *вскипела*. Появились пузыри, черные, дымящиеся. Существо завизжало — пронзительно, нечеловечески, от боли или ярости. Оно отпрянуло, замахало горящей рукой, пытаясь сбить пламя. Но пламя прилипло, пожирая студенистую плоть с жадным шипением. Черные, зловонные струйки дыма потянулись