Паргелион - Аня Тормент

— Но без кристалла…

— Да, без кристалла.

— Но тогда вы умрёте, — сказала помощница, глядя в глаза магика.

— Может быть. Скорее всего. Но сейчас это не важно.

За спиной послышался шум. Кайя напряглась и медленно двинулась на звук. К аэру подбирался мужчина. На заднем плане, кажется, стояли женщина и ребёнок.

— Уходите! — крикнула Кайя. — Не смейте трогать!

Мужчина посмотрел на неё так зло, что её передёрнуло, и молча взялся за ручку. Дверь не открылась, и он бросился к девушке, надеясь отобрать ключ. Фиолетовые отблески, догорающие, умирающие, освещающие пространство из последних сил, на тех каплях энергии, что ещё остались, упали на лицо мужчины. На щеке — отвратительный порез, из которого сочится кровь. Глаза холодные, из них хлещет страх и ненависть, частые спутники друг друга. Он набросился на Кайю, но та была быстрее и двумя точными ударами сбила его с ног. Мужчина снова попробовал повалить девушку, но она ударила противника по голове тут же подобранным камнем. Он осел и, кажется, выключился. Женщина вскрикнула и подбежала к нему. Зло глянула на девушку, но не осмелилась подойти. За ней прятался ребёнок лет пяти.

— Идёмте! — крикнула Кайя подошедшему магику. — Нужно уходить!

Шелест закрывающейся двери. Кайя глянула на приборную панель: далеко не улететь, слишком мало Вещества. Но попытаться можно.

Не обращая внимания на вой женщины, распластавшейся над раненым мужчиной, девушка подняла машину, и они исчезли в плотном тумане.

Кристалл, вспыхнув напоследок очень ярко, словно освещая им путь, вдруг погас. Город погрузился во тьму. Это была его последняя ночь. Такой стала она и для Виктора Этеройла.

Часть первая

Мы будем скитаться мыслью,

И в конце скитаний придём

Туда, откуда мы вышли,

И увидим свой край впервые.

Томас Элиот

Глава первая. Мёртвый город

Ночь отступала, и небо прорезала тонкая полоска рассвета. Розоватые блики легли на острые вершины гор, которые обозначились яснее. Потом блики переползли на заснеженную долину, пробираясь всё дальше и дальше, и остановились прямо у чернеющего леса.

На белом снегу темнела одинокая фигурка, такая маленькая посреди заснеженной пустоши. Она двигалась быстро, не обращая внимания на встречный холодный ветер, но вскоре остановилась у огромного чернеющего валуна. На нём был начерчен красный крест — дальше идти запрещено. Девочка облокотилась на камень и посмотрела вперёд. На ней была маска — белая, совиная, покрытая инеем. Из под маски шёл пар. Инеем были покрыты и кончики выскользнувших из-под капюшона волос. Девочка была одета в меховой жилет, пояс с висящим на нём ножом, толстые штаны из оленьей кожи, грубые сапоги. Через плечо её был перекинут деревянный лук.

Впереди разгоралось солнце. Восходило над мёртвым городом, окрашивая силуэты в ярко-оранжевый цвет. Несколько минут Дара внимательно разглядывала пейзаж, как будто хотела точнее запомнить расположение каждого здания, затянула потуже ослабший ремень и бросилась вниз с холма.

Город был слишком большим для того, чтобы она могла держать в голове всю его карту. К тому же исследовать его основательно, от начала до конца, было невозможно — ходить сюда запрещалось. Однажды её уже наказали за это, хотя наказание было мягким. Мать упросила старейшину Ситху не сажать Дару в яму, и только благодаря этому нарушительнице удалось избежать позора. Но в следующий раз, если её поймают, пиши пропало — Ситху этого точно не спустит. Старейшина её не любил — это она помнила с самого раннего детства. Он всегда смотрел на неё зло и подозрительно и, кажется, выносил её присутствие в общине только из-за матери и брата. Против них-то он ничего не имел. Так что Дара прекрасно понимала, что если попадётся снова, то точно придётся сидеть в яме, и мать тут не поможет. Старейшина точил на неё зуб, а он был зол, хитёр и мстителен. Пусть другие говорят, как добр Ситху, она-то не испытывала иллюзий на его счёт. Мерзкая тварь, которая затаилась в кустах и ждёт, когда представится случай сожрать тебя, — вот он кто.

Но он не узнает. Никто не узнает, потому что она научилась хорошо заметать следы, а ещё — очень быстро бегать. Эта прекрасная, по её мнению, способность не раз помогала ей выпутываться из самых неприятных ситуаций. Поэтому она не видела препятствий, чтобы посещать мёртвый город время от времени. И сейчас, глядя, как солнце восходит прямо над ним, она вдруг осознала, почему ей так этого хотелось. С одной стороны — запретный плод сладок. Подчиняться было не в её правилах. И — приятно было таким образом дать старейшинам пинок под зад, пусть они и не узнают. А вторая причина, и всё-таки главная, — так она чувствовала себя живой.

Город притягивал её, грезился во снах. Она пыталась представить, каким он был до того, как природа принялась пожирать его, кусок за куском забирая себе. До того, как его сковало льдом, засыпало снегом, как деревья, пробивая себе дорогу сквозь камень и бетон, оплели корнями фундаменты зданий, до того, как ветер, тот, который, бывает, поднимается здесь осенью и зимой, вырвал из плоти домов куски стен и крыши. Город давал ей понять, как она ограничена, как мал её мир, как беден. Ведь она, да и многие другие жители их деревни, никогда не покидала этого места. Старейшины хранили их под пологом, так любил говорить Ситху. Они уверяли, что там, за пределами допустимой территории, бродят монстры, которые могут сожрать живьём, отрезать голову и высосать мозг. Да-да, страшные истории об этих чудищах она слышала с младенчества, только вот что — здесь, в мёртвом городе, она не видела никаких чудовищ. Вообще никого, ни единой души, если не считать мертвецов, на которых иногда приходилось натыкаться. Но они мирно лежали, никого не трогая, а она отлично знала, что мёртвых бояться уже не нужно, — живые куда опаснее.

А ведь где-то там, в большом мире, есть и другие города. Точно есть, не могут не быть. Конечно, старейшины уверяли, что всё вне их деревни давно разрушено, что чудовища успели пожрать цивилизованный мир. Но Дара думала, что не могло быть так, чтобы весь мир пропал. Просто не могло. Наверняка где-то есть и другие — хотя бы такие же деревни, как и их. А вот Кий, её старший брат, считал, что очень даже могло, о чем они часами спорили перед сном, пока мать не говорила им заткнуться. А потом добавляла, что если где-то