Пепельный. Книга Ⅰ - Денис Стародубцев

— А Куда мне идти? Есть навигатор, что ли или какая-то карта, например?

— Туда, где память стала прахом. Где забытое ждёт, когда его назовут по имени. Ты восстановишь род. Или сгоришь вместе с нами. Внутри. Навсегда.

Его лицо — на миг — становится моим. Только старше. Измождённей. Мудрее. И в этом отражении я вижу: я уже шёл этой дорогой. Во многих жизнях.

Теперь самый последний шанс.

Он отступает. Пространство начинает рушиться. Пепел превращается в чёрную воронку. Ветер ревёт. Мир уходит.

А внутри — голос. Уже не его. Мой.

«Не дай пеплу быть концом. Пусть он станет началом».

И в этот миг — удар. Боль. Воздух. Снова тело.

Я возвращаюсь!

Сознание возвращалось не сразу. Словно я плыл на дне густой, тягучей реки по течению. Каждый вдох обжигал мои ноздри запахом гнилого дерева, сырости и лошадиного навоза. Где-то позади трясло, грохотало — деревянные колёса с глухим стуком перекатывались по промёрзшей каменной дороге.

Я открыл свои глаза.

Надо мной — выцветшее полотно брезента. Небо где-то там, серое, как пепел в окопе. В лицо тянет холодным воздухом, а тело… Тело — не моё. Вроде бы руки есть. Вроде бы ноги есть. Но нет, всё какое-то другое, чужое.

Меня тряхнуло, я качнулся и ударился плечом о борт. Больно, сука. Только сейчас понял — сижу в повозке. Внутри нас шестеро. Все исключительно молодые мужчины. Руки свободны, каждый занят своим делом. Кто-то пишет пером письмо, кто-то читает потрепанную книжку, кто-то просто смотрит в сторону, но всех нас объединяет одно. Все — молчат. Никто не разговаривал друг с другом в этот момент и смотрели на меня с заметным опасением в глазах.

В одежде — выцветшие мундиры, старинные потертые временем сапоги. Заметная нищета прикрыта остатками былой гордости. Лица измождённые, но с каким-то, что ли, родовым высокомерием. Как у людей, которые когда-то приказывали — и до сих пор не отвыкли приказывать.

— Очнулся, — бросил один парень сиплым голосом старика, несмотря на молодое лицо, с узкими хитрющими глазами. — Долго же ты был в отключке.

Я не ответил. Просто оглядел их всех. Ни один не выглядел сильно испуганным. Ни один не сломлен. Все они — из кости, закалённой в интригах, крови и наследии. Дворяне. Аристократы. Только теперь потерявших былое величие.

Я посмотрел на свои руки.

Шрамы на костяшках. Вены — тугие, натруженные. На запястье — старое тату: волчья пасть, набитая не совсем аккуратно. Серебро в клыках почти стёрлось.

Это не моё тело. Это тело, видимо, моего предка.

В голове — глухой удар. Вспышка. Видение. Лицо из пепла, голос, что звал меня. «Ты — последний. Восстанови род».

Я — в прошлом. Я — в теле одного из основателей рода. В теле легенды.

— Пацаны, какой… сейчас год? — спросил я.

Рядом усмехнулись.

— Ты уже даже забыл в какой-год тебя в ссылку отправили? — самый старший наклонился ко мне. — 1798-й. Империя при Павле, если твои мозги совсем выветрило ещё.

Я молчал. Смотрел в его глаза. В этом взгляде была осторожность. Признание. Не дружба — уважение. Потому что имя рода, в теле которого я теперь был, ещё что-то значило в этом мире.

— А это? — указал я на знак на руке. Пепельный, едва светящийся.

— Ну как бы родовой символ. Метка рода Волковых. Ты ведь из них, судя по всему? Или это тоже забыл? — Он хмыкнул. — Значит, всё ясно. Теперь ты с нами, пёс на цепи. Империя больше не для таких, как мы.

Один из заключённых насмешливо бросил:

— Аристократы дохнут, как простолюдины. Теперь и ты — прах на дороге. Смирись с этим и наслаждайся поездкой.

Я смотрел на них всех — с холодом. С пренебрежением. Они могли быть дворянами, могли носить звания и медали, но все они — уже мертвы. А я… Я только начал возвращаться.

Тело отзывалось странной болью. Как будто каждая мышца вспоминала бой, каждый сустав — марш, каждое дыхание — еще было там, на поле боя. Я чувствовал свою кровь. Немного чужую — но уже ставшую моей.

Словно в венах течёт не просто жизнь. А долг. Призыв моего рода.

Повозка встала. Снаружи — команда: «Лагерь. Готовьтесь к выгрузке».

Но я не спешил.

Я поднялся медленно, глядя в серое небо. Далеко над головой кружила одинокая птица. Чёрная, как знак или даже символ. Как предупреждение или даже, как вызов.

Это тело — моё. Этот мир — теперь тоже мой. И если предки требуют восстановить род — я сделаю, чего бы мне это не стоило.

А если этот мир решит сломать меня, он сам и сгорит до тла в моём пепле.

Я усмехнулся и шагнул вперед вниз в холодный воздух, встретивший меня по выходу из повозки.

Мы остановились у подножия холма, и я с трудом спрыгнул на землю. Ноги будто ватные — тело ещё не привыкло к этому новому моему состоянию. Вокруг — молчаливые лица изгнанников, уставших и отрезанных от мира. Кто-то зажёг костёр, дым струился вверх, а над равниной медленно полз туман, словно пытаясь скрыть нас от чужих глаз. Я с трудом сдерживал дрожь внутри от холода. Да и, наверное, от того, что всё ещё не понимал, где я и кто теперь.

Я сел ближе к огню, стараясь не выделяться, но знаю — все смотрят на меня. Один из моих коллег по путешествию, с обожжённым лицом рассказывал, как его род вырезали до последнего, просто за то, что они осмелились сопротивляться воле иных аристократов. Другой — худой, с благородной осанкой — говорил, что тьма Империи началась именно с гибели старых кланов. Я слушал молча, пытаясь отделить правду от лжи, чтобы понять, что из этого — мне пригодится, а что чужое и нужно сразу же забыть. Внутри всё бурлило, но не мог позволить себе показать это. Я был не такой как внутри меня был стержень, которого в них не увидел.

Я чувствовал их взгляды — полные страха и почтения. Они знают, кто я, хотя сейчас такой же, как и они — позорный изгой. Моё имя — отпечаток прошлого, которое они не могут забыть. Я одновременно презирал их страх, но понимал: именно эти люди могут стать основой нового мира, который я собираюсь построить. Если они, конечно, выживут.

Впервые