Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

— Да, — подтвердил я и начал выкидывать из нее свои вещи, включая попону, седло и переметные сумы, которые потом закрепил на спине мерина, получившего громкую кличку Буцефал, став самым буцефалистым из всех, кто когда-либо имел ее.

— Договор составим, — то ли предложил, то ли поинтересовался Думмука.

— Обойдемся. Твой конь может сдохнуть, пока будем писать договор, — отшутился я.

В доспехи облачаться не стал, жарко, приатачил их к седлу рядом с вещмешком с продуктами и нужной мелочевкой, но надел ремень с саблей и кинжалом и перекинул через шею ремень сагайдака с луком с колчаном со стрелами, а пику положил перед седлом поперек туловища коня. Судя по взглядам мужика с копьем и Думмуки, теперь я похож на охранника с торговой галеры.

— Бывайте! — попрощался с ними и неторопливо поехал к деревянному узкому мостику, который был напротив ворот и вел на противоположный берег канала.

Не знаю, почему, но, когда едешь верхом, пусть и медленно, не так жарко, как когда идешь пешком, не говоря уже о гребле. Спрашивал у других, тоже так считают. Наверное, калорий тратишь меньше, не так нагреваешься, а может, лень нашептывает эту мысль. Выехав по дороге между двумя финиковыми садами за пределы их, повернул к реке Евфрат. Возле крайнего остановился. Спутав ноги коню, отпустил пастись между деревьями, а сам прилег в тени. Продолжу движение после захода солнца, когда будет не так жарко и опасно. Ночью уж точно никто не шляется по дорогам между городами.

Всё, в будущем я дальше не читал этот роман, поэтому не знаю, что меня ждет впереди, только, где и когда наступит хэппи-энд.

Глава 2

Вавилон я узнал издали. Зиккурат или по-библейски Вавилонская башня все еще стоит и виден за много километров. Другое дело, что, чем ближе подъезжал, тем более незнакомым казался мне этот город. Во-первых, бросалось в глаза резкое уменьшение людей на дороге возле него, а ведь было раннее утро, не жарко. Во-вторых, подъездную дорогу со стороны Ниппура, важного религиозного центра, давно не ремонтировали. В-третьих, исчезла большая часть садов и виноградников, участки просто забросили. В-четвертых, пригородные слободы возле Нового города были разрушены полностью, а возле Старого сохранились только у канала. В-пятых, стража на воротах Эллиля не обратила внимания на меня, потому что не похож на купца, с которого можно что-нибудь стрясти, хотя заметили, что при оружии. Едет на коне с гордым, уверенным видом, как постоянный житель — и пусть себе. В-шестых, улицы Старого города тоже давненько не ремонтировали, и было много пустующих домов, причем некоторые без дверей, ведущих во двор. Наверное, украли на дрова или перепродажу. Город умирал. Если в предыдущую мою эпоху процесс только начинался, то за прошедший век с небольшим набрал обороты.

Я пересек его и выехал с другой стороны через ворота богини Иштар, которые, несмотря на то, что глазурованную плитку еще не ободрали, казались обшарпанными, потускневшими. Возле них все еще был рынок, но заметно уменьшившийся и утихший. Раньше здесь от криков продавцов и покупателей уши закладывало, а сейчас такое впечатление, что и те, и другие говорят шепотом. Приятным исключением был постоялый двор у ворот богини Иштар, недавно перестроенный и оштукатуренный, с более высокой новой стеной и чистым двором. Хозяин был молод и задорен. Короткая черная бороденка завита волнами. Чистая красная туника похожа на греческий хитон. Звали его Икиша. Не семит, не перс и не грек. Говорит на фарси и арамейском без акцента. Сперва обратился ко мне на первом языке, приняв, наверное, за перса, а после моего ответа на втором свободно перешел на него.

— Остановлюсь у тебя, пока не найду купца, который идет на север и нуждается в конном охраннике, — сказал я хозяину постоялого двора.

— У меня сейчас гостит Натан из Дамаска. Скоро отправится домой. Слышал, что ему нужны люди. Многие не хотят идти в ту сторону, — сообщил он.

— Почему? Там война? — полюбопытствовал я.

— Нет, на территории нашей империи после мятежа Куруша Младшего тихо и спокойно, — возразил хозяин постоялого двора.

— Значит, купец платит мало и кормит плохо, — сделал я вывод, что при иудейском имени как бы ни обязательная манера вести дела.

— Не знаю, меня это не касается, — дипломатично произнес Икиша. — Он сейчас на рынке торгует. Как вернется вечером, поговори с ним.

— Хорошо, тогда я платить пока не буду. Может, договорюсь, и он возьмет на довольствие, — согласился я и поменял тему разговора на, как подумал, более приятную для собеседника: — Я впервые в Вавилоне. Мой дед рассказывал, что это самый большой город, что здесь толпы народа, не протолкнешься. Что-то не похоже.

— Мой дед тоже рассказывал, что так было раньше, до персов. После того, как они вывезли наших богов в свою столицу, здесь всё пришло в упадок, — пожаловался он.

— А почему вывезли⁈ — изобразил я удивленного невежду.

— Мой дед рассказывал, что шахиншах Хашаярша (Ксеркс Первый) отказался становиться шарром Вавилонии, тогда горожане выбрали Шамашэрибу из Сиппара. Пришли персы, осадили город. Пока готовились к штурму, вырубили все сады и виноградники, вытоптали поля и огороды, а потом, когда горожане сдались, перебили всех старших людей и забрали все ценности из храмов, включая богов. Говорят, Ассулхи (прозвище главной статуи Мардука в храме Эсагиле) был из чистого золота и весил сто талантов. Без него город начал умирать.

Персы поступили так же, как в свое время ассирийцы и вавилоняне, когда захватывали мятежные города и увозили в плен статуи местных богов и священные сосуды. Последним перед ними это проделал Навуходоносор Второй. Более того, не найдя у иудеев истукана, изображавшего бога, приказал разрушить храм. И на самом деле Мардук был из дерева, но сверху покрыт золотой фольгой и облачен в одежду из нее и серебряной. Жаль, что его увезли. Я собирался наведаться ночью и отрезать немного фольги на личные нужды. Все равно Мардуку тут же «сшили» бы новые. Храмы раньше были очень богатыми.

— По твоему постоялому двору не скажешь об упадке, — возразил я.

Икиша улыбнулся самодовольно и похвалил сам себя:

— Умею вести дела, и место у меня хорошее, возле главных ворот!

Я сходил на рынок,