Свежий ветер - Святослав Владимирович Логинов

А ему хотелось поговорить, пусть изредка и хоть с кем-то. Он провожал взглядом прохожих, мысленно кричал, вопил, требовал, не издавая при этом ни звука: да оглянитесь вы, ведь это я тут сижу, подойдите, улыбнитесь, если получится. Вы же вместе, а я — один!

Он так и умер, не вызвав даже врача, возможно, на скамье, где сидит его смутный образ, а быть может, на диване в однокомнатной трущобе. В этом случае, его нашли через две недели по запаху. А в сквере, где он сидел, образовалась непроглядная область тоски и одиночества. Даже ко всему привычные земляне не могли оставаться здесь живыми. Пока забытый житель дышал, его никто не видел, едва он исчез, его тень стала бросаться всем в глаза.

Как всегда, самые страшные вещи оказываются самыми привычными.

Через несколько минут Даймон обнаружил, что искал. Обширный особняк, не то построенный лет пятьсот назад, не то — новодел, удачно сконструированный. Над входом реклама: 2ДС2. Даймон не твёрдо помнил, что значит эта аббревиатура, но знал, что ему надо сюда.

Если усадьбе и в самом деле больше пятисот лет, то мистицизма здесь может накопиться, что в скучном сквере. Но это особый мистицизм, который спит в каждом кирпиче, всяком осколке старинного изразца. Но именно поэтому его не трудно спровоцировать, заставить проявиться и обозначить себя в ночи и на свету. Целые бригады здравомыслящих борцов с мистикой вычищают сначала каждый дюйм, а затем всякий сантиметр такого дома. Работа сложнейшая, страшно медленная и жутко опасная. Мегатонны свежего ветра, привезённые с других планет, тратятся при этом, а куда деваются вылущенные наваждения, навеки остаётся тайной.

Даймон, не скрываясь, повёл индикатором. Здесь это допустимо и даже желательно. Вроде, чисто. Надо же, какую ерунду сказал: вроде, чисто. Никакого «Вроде» — совершенно, абсолютно чисто! Только внутри новенького баллона такой воздух!

На глухой стене — подвижная реклама: девушка в бальном платье вздымает закованные цепями руки. Волосы растрёпаны, лицо искажено страданием. Из ближайшей рамки вылезает убийца. В руке кинжал, морда совершенно уголовная. Подбирается с самыми гнусными намерениями. Жертва демонстрирует весь спектр отчаяния. Из противоположной рамки объявляется спаситель. На нём форма работника городского хозяйства, на спине два баллона, не иначе, как со свежим ветром. Негодяя перекорёжило, словно картинку, если на неё растворителем плеснуть, следом исчезли вериги, а там и сама красавица, ведь она тоже не настоящая, а несомненная мара.

Даймон направил индикатор на мультик. Так и есть, подвижная реклама создана для случайных прохожих, а на самом деле — система безопасности. Вздумает какая-нибудь дрянь присосаться к наружной стене, тут ей и кирдык придёт. А ему важны не стены, а входная дверь. Здесь тоже установлен определитель мистических явлений, не новый, но необычайно мощный. У Даймона ничего подобного не было.

Внутрь Даймана пропустили не сразу. Сперва потребовалась долгая и тщательная чистка комбинезона. Это называется — посидел в скверике, и какая только дрянь снаружи не налипла. Зато внутри было чисто, пустынно, а на ресепшене вместо андроида сидела живая девушка.

— На одну ночь номер на втором этаже, — произнёс Даймон.

Заказ был самый обычный: редко кто приезжает на Землю больше, чем на сутки, а второй этаж почему-то считается самым безопасным и стоит дороже остальных.

Девушка — ну не называть же её администратором! — вносила документы гостя в базу данных. Даймону нестерпимо хотелось глянуть, какой у неё уровень мистики, но он знал, что это был бы верх невоспитанности.

— Я понимаю, вам хочется проверить мой уровень, — администратор улыбнулась, — не беспокойтесь, проверяйте, это входит в наши обязанности.

Разумеется уровень мистики, наскоро померенный, оказался нулевым. На редкость благонамеренная девица, — как мог бы сказать Даймон.

— Это здание очень старое? — вопрос напрашивался сам собой.

— Зданию больше семисот лет. В нём обитало множество всякой нечисти. Все они были выловлены и удалены.

— Простите, куда?

— А вот это — секрет. Кстати, я сама его не знаю. Все призраки, мороки и фантомы собирают в определённые места, где они постепенно распадаются и перестают быть. Ведь любые наваждения порождены человеческими чувствами, прежде всего — болью и страхом, но также тоской, унынием, даже скукой. А где ничего этого нет, там галлюцинации начинают рассеиваться. Сколько лет может прожить оторванная от человека боль? — не дольше века. А страх? — двести лет! Потом они, если их не подпитывать, забудутся и исчезнут. Самым древним и знаменитым привидениям не больше пятисот лет, да и то, потому что современники хотят их пугаться.

— А вы все семьсот лет вычищали или только полтысячи?

— Вычищали до античных времён, на три тысячи лет в прошлое. Там нет ничего, но на всякий случай. У нас всё по правилам.

Даймон распрощался с говорливой адмнистраторшей и пошёл в свой номер на втором этаже. Час был не поздний, но он улёгся в постель. Кто скажет, когда придётся вскакивать. Это земля, тут может быть всякое.

И точно, Даймону приснился сон, чего прежде с ним не случалось. Свежий ветер надёжно избавляет от сновидений: пусть лёгкого, но несомненного проявления мистицизма. Поначалу Даймон понимал, кто он такой, ощущал себя современным человеком, лишь удивлялся, как его занесло сюда, в какую-то пещеру, где горит огонь, а напротив Даймона скорчилось закутанное в шкуры существо и смотрит блестящими точками испуганных глаз.

Это что же за древность ему привиделась? Каменный век, тридцать, сорок или ещё больше лет тому назад… Так не бывает.

Постепенно сон углублялся, Даймон уже не помнил себя, он жил в этой пещере, потеряв способность что-либо анализировать. Ему было холодно, ни костерок, ни обрывок шкуры на плечах не могли согреть его. И ужасно хотелось жрать. Сам Даймон в жизни не испытывал такого голода. Существо напротив — была жена. За всё время она не шевельнулась и, кажется, даже не моргнула. У реального Даймона жены не было, и он не знал, как жена должна себя вести.

Даймон хрипло позвал. Сын, мальчик четырёх лет, совершенно голенький, подошёл и уселся у отца на коленях. А ведь он не особо исхудал; летом и особенно осенью, Даймон хорошо кормил мальчугана. Зиму они как-то пережили, и только проклятой ранней весной началась настоящая голодовка.

Левой рукой Даймон придержал сынишку, а правой нащупал тонкий нож, выточенный из обсидиана, и одним движением вспорол ребёнку живот. Сын даже не закричал, только вякнул, словно зверёк, когда охотник со всего маху бьёт его дубинкой.

Даймон выдрал из живота тёплую, кровоточащую печень,