Погоня за судьбой. Часть II - Dee Wild

… — Раз-два, взяли!

— Тяжёлая, зараза! А с виду и не скажешь…

… — Аккуратнее! Придерживайте снизу вдвоём… Отлично. Закатывай!

— Поехали, Гена! Врубай дискотеку и давай на стометровую, некогда нам ползать по трассам общего пользования!

Свистящий гул антигравов заполнил пространство, над самым ухом протяжно завыла сирена…

… — Показатели?

— Давление в воротной повышено.

— Жить будет?

— Да куда она денется, товарищ майор! У нас и не такие выживали!..

… — Не надо на парковку, Гена! Давай прямо на площадку, под двери, а то зачехлится наш трансформер…

— Ну, как обычно, дежурные по лавке свой пылесос поперёк бросили!

— Похеру, Геннадий, садись, блокируй, будут знать, как сразу оба места занимать…

… — Лиза, смотри, дельфин!

Я повернула голову — чуть сбоку от нашего небольшого катера, рассекавшего бирюзовую гладь, из воды показалась гладкая спина с шестью изящными плавниками, переливавшаяся в голубоватом свете Глизе͐. Мощное тело ударило длинным хвостом по воде, обдавая нас брызгами, и тут же скрылось под поверхностью. Млекопитающее неслось со скоростью больше полусотни километров в час, обгоняя катер, которым одной рукой ловко управлял Марк. Его любимая цветастая рубашка развевалась по ветру, а я стояла, схватившись руками за лобовое стекло, и впитывала всем телом солёный циконианский бриз.

Дельфин снова выскочил из воды, описал в воздухе широкую дугу и исчез в гребне волны. Стараясь заглушить шум ветра и рёв мотора, Марк прокричал:

— Ишь ты, как прыгает! Красавец! Я бы тоже так хотел! Стать беззаботным чадом волн, ветра и солнца, взреза͐ть плавником волну, сливаясь со стихией!

— Знаю я тебя, Марк! — отозвалась я. — Через неделю со скуки ты бы всплыл брюхом кверху!

— Рыбам неведома скука, это человеческий конструкт! Маета осознающего свою конечность разума, которому нечем занять отпущенное время! Кстати, насчёт времени… — он взглянул на часы. — Давай ещё кружок вокруг вон того острова, и обратно?! Я заплатил только за час! Потом придётся вернуться!

— Не хочу обратно! — Я была счастлива, мне хотелось уплыть на край света. — Я не вернусь! И плевать мне на время! Давай угоним этот катер!

— Не выйдет, Лизуня! — Сквозь солнечные очки Марк с улыбкой посмотрел на меня. — Здесь слишком много воды, и далеко мы не уплывём. А когда кончится топливо, неизбежно придётся держать ответ перед Хароном!

— Вечно ты обламываешь кайф, Марик! — махнув рукой, ответила я и закрыла глаза, подставив лицо встречному бризу…

… Неподалёку раздражённым тенором-альтино причитал мужчина:

— За ней так никто и не пришёл, и уже, наверное, не придёт. У меня каждая койка на счету, офицер, давайте решать с ней что-то! Мне уже вопросы задают о превышении бюджета и занятом ИВЛ! А по Моральному Кодексу Личности я вообще не имею права удерживать здесь самоубийцу. Потому что это её воля такая — прекратить существование. Вы его вообще читали? Слышали, как буквально в том году в Кракове больницу довели до банкротства за то, что спасённый суицидник решил посудиться с учреждением?

Незнакомый баритон задумчиво и отрешённо, игнорируя недовольство собеседника, пробормотал:

— По запросу к местным нет никаких данных, его передали дальше, в межпланетную полицию, но там тоже молчат. А нам нужно её допросить, и для этого она должна выжить… Слушайте, мне на этот ваш Кодекс класть с высокой колокольни, не надо мне постоянно им в лицо тыкать! Какой идиот его придумал, ума не приложу…

— Идиот или нет — его приняли на уровне Минздрава Содружества, поэтому я обязан с ним считаться…

— Моральный Кодекс, мать его… — Баритон презрительно фыркнул. — Ведь были же времена, когда спасали всех. Когда жизнь ставилась выше инфантильных желаний недозрелого эмбриона личности. Гиппократ от ваших новых законов в гробу крутится со скоростью света.

— Я за это время мог пятерых на ноги поставить, а вместо этого трачу синтетику и регенераты на самоубийцу. Которая вообще, возможно, никогда не выйдет из комы! Имейте в виду, если мне сверху «прилетит», я обязательно напишу рапорт!

— Пишите, пишите. В конце концов, вы главврач, и писать — это ваша работа. Но если отключите её от аппарата — я позабочусь о том, чтобы от вашей карьеры камня на камне не осталось…

… Я приподняла уставшие веки. Всё та же монотонная серая мгла за широким панорамным окном, тот же высокий потолок и всё те же снующие взад-вперёд тени без лиц. Одни застыли, вросли в сиденья, другие — плыли над полом по своим неведомым делам, появляясь из коридоров, исчезая в дверях, пролетая мимо и обдавая меня холодком потревоженного безвкусного, пресного и пустого воздуха. Мой рейс снова задерживался. Опять. Задерживался в который уже раз, и я коротала время в большом зале ожидания с высоким потолком. Сколько мне ещё ждать, а главное — чего? Почему я всё ещё здесь? Почему рядом нет Марка? Неужели он меня не дождался?

… — Кажется, проснулась! Лиза, Лизонька, милая моя! — лепетал забытый, но до боли родной женский голос, принадлежавший серому сгустку тумана, парившему в воздухе над сиденьем рядом со мной. — Как же я волновалась, доченька!

Мама? Почему я не вижу твоего лица?

Тень приблизилась, прижалась ко мне, но я не почувствовала ничего. Абсолютно. Пустота. Рядом возникла ещё одна тень, молчаливая, тёмная. Это, наверное, отец. Я выдавила из себя загробный свистящий вздох:

— Мам, пап, я не чувствую тела…

— Так всегда бывает поначалу, когда ищешь то, чего больше нет. Ты скоро привыкнешь. Главное, что мы наконец вместе! Мы наконец тебя нашли!

Отец подал голос:

— Лиза, мы очень скучали по тебе. Мы очень ждали тебя, и наконец дождались. Ты готова отправиться с нами домой? — спросил он, и, не дождавшись ответа, потянул меня вперёд, к двери, которая то открывалась, пропуская тени сквозь себя, то со скрипом доводчика захлопывалась вновь.

Мы выплыли в тёмный коридор, и вокруг нас бесшумно скользили тени. Они обгоняли нас, исчезая впереди, проплывали прямо через мою бестелесность. Звуки замирали, становилось всё тише, лишь едва слышно шептали многочисленные голоса там, снаружи телескопического трапа, как будто тысячи и тысячи ртов прижались к тонким алюминиевым стенкам, и каждый монотонно, едва слышно, рассказывал свою собственную жизненную историю.

Откуда-то появился Джей — большой белый сенбернар, друг моего детства — и засеменил рядом. Он понимал, что здесь происходит, знал это место наизусть, он успел изучить каждый угол, обнюхать все серые тени и запомнить мельчайшие оттенки холода, который они источали. Я была спокойна, потому что Джей был спокоен. Он не даст меня в обиду, мы