Медицина Древнего. Часть 2 - Александр Четвертнов

Кременнев застонал, и я шагнул к нему. Ударил ещё раз. Он вырубился, а у меня в голове уже созрел план. Заклятие памяти легло на артефактора. Он забудет последние полчаса жизни, как сотрудник ЦПУ, когда-то.

Взгляд метнулся к шкафам около стен. Зацепился за бутылку коньяка среди книг. Недолго думая, откупорил её, облил Кременнева, плеснул на себя, да и сам глотнул пару раз. Затем влил половину в горло артефактора. Он захрипел, забулькал, но моя магия не позволила ему захлебнуться.

Бутылка опустела. Всё готово. Я поспешно спохватился, и бросил заклинание разведчик в коридор. Чисто. Трое человек бродили по второму этажу. Заглядывали в комнаты. Они сейчас, как раз находились над нами.

Ну, буду надеяться, что это жандармы.

Я вздохнул и привёл Кременнева в чувство.

— А, где я? — прошептал он.

— Афанасий, я ж тебе говорил, коньяк палёный! — воскликнул я.

— Ккакой коньяк? — слабым голосом спросил Афанасий, его голова моталась по полу, и он не мог встать.

— Который мы пили за знакомтсво, — хмыкнул я и, подхватив его за плечи, вздёрнул на ноги. Затем перекинул его руку через плечо и потащил в коридор.

— Ккуда мы идём? — Афанасий уронил голову на грудь.

— Туда, где нам помогут, — ответил я, перешагивая через порог кабинета.

— Дадут опохмелиться?

— Дадут, — улыбнулся я, контролируя расстояние до троих людей наверху, они как раз шли к лестнице вниз, но в другом крыле особняка. — Потом догонят и снова дадут.

— А?

— Афанасий Васильевич, Кирилл Дмитриевич, что случилось? — стоило нам появиться в зале, как нас заметил градоначальник Стоянов.

— Коньяк палёный оказался, — кисло улыбнулся я, замечая, что Стоянов и сам уже конкретно подшофе.

— Да на Вас лица нет, Афанасий Васильевич, — всплеснул руками Стоянов, — и Вы, Кирилл Дмитриевич, бледный, как мел.

— Афанасий принял основной удар на себя, — кивнул я, усаживая артефактора на первый попавшийся стул. Вокруг нас стали собираться другие аристократы. Все они уже были порядочно навеселе.

— Врача, срочно врача, — вокруг нас стала кудахтать, как наседка, графине Плёсова. — Позовите доктора.

— Ох, мне не хорошо, — я схватился за грудь и сделал вид, что меня тошнит. — Где здесь уборная, господа.

— Там, Кирилл Дмитриевич, — Стоянов махнул рукой в сторону, а сам подхватил Кременнева за плечи, — как же так, Афанасий, как же так. У нас тут отродясь только качественный алкоголь был…

Я не стал слушать, что он будет говорить дальше. Пошёл в сторону туалета и свернул на выход. Двери захлопнулись за моей спиной как раз в тот момент, когда жандармы зашли в общий зал. Заклинание разведчик сообщило мне об этом, и я его отозвал.

Тело тут же выпрямилось. Плечи расправились. Ноги обрели силу, и я, резко ускорившись, дошёл до нашей «Ладоги».

* * *

Дверью автомобиля хлопнул с такой силой, что стёкла задребезжали. Почувствовал, как в груди разливается злость — холодная, тягучая, словно расплавленный металл.

— Уезжаем. Быстро, — процедил я сквозь зубы, устраиваясь на заднем сиденье.

Николай обернулся. Брови его взлетели вверх, застыв в немом вопросе. Глаза забегали по моему лицу, пытаясь прочитать, что случилось.

— Господин, но… как же… — он запнулся, увидев, как я стискиваю кулаки.

— Потом, — оборвал я. — Заводи машину. Нам нужно убраться отсюда до того, как они сообразят проверить парковку.

Николай кивнул, завёл мотор. «Ладога» дрогнула и плавно тронулась с места. Свет фонарей полосами ложился на лобовое стекло, создавая странный, прерывистый ритм. Будто само время спотыкалось, дробилось на фрагменты.

Мы выехали на проспект. Город вокруг ещё не спал. В окнах домов горел свет, на тротуарах мелькали редкие прохожие. Обычный вечер в Екатеринбурге — городе, где я провёл меньше суток.

— У вас… получилось? — осторожно спросил Николай, когда мы отъехали от особняка на приличное расстояние.

Я усмехнулся, глядя в окно на проплывающие мимо огни витрин.

— Нет. Явились жандармы. Прямо в тот момент, когда я почти уже… — я не закончил, снова сжимая кулаки. — Такой кусок. Такой огромный кусок моего духа. Я чувствовал его, Коля. Он был почти в моих руках.

— Мы вернёмся за ним?

— Обязательно, — кивнул я, откидываясь на спинку сиденья. — Но не сейчас. Сначала нужно к деду. А потом… потом я разберусь с Кременневым.

Николай кивнул и сосредоточился на дороге. Мы выехали на окружную, и город остался позади, превратившись в россыпь огней на горизонте. Впереди, насколько хватало глаз, растянулась тёмная лента дороги, утопающая в ночи.

Я задумчиво смотрел в окно. Жандармы… Главное, что не сказал им, куда направляюсь. У меня ещё есть немного времени, прежде чем они снова сядут на хвост. И я намерен использовать эту фору.

— Держись главной дороги, — сказал я Николаю. — Едем всю ночь, без остановок.

Николай кивнул, прибавляя скорость. «Ладога» мчалась по ночной трассе, унося нас всё дальше на север, в сторону Лоснёвки — маленькой деревни, затерянной среди лесов. Туда, где меня ждал дед, и его странное наследство, которое так нужно всем.

Дорога, петлявшая между угрюмых холмов, не кончалась. Чем дальше мы продвигались на север, тем суровее становился пейзаж. Горы Урала, укрытые тёмной шапкой леса, обступали трассу, словно молчаливые стражи. В их тени «Ладога» казалась хрупкой игрушкой, затерянной в мире гигантов.

Коля крепко держался за руль. Усталость отпечаталась на его лице тонкими линиями напряжения. Веки опускались, но он стоически боролся со сном, изредка приоткрывая окно, чтобы холодный воздух ударил в лицо.

— Передохнём? — спросил я, заметив, как его голова в очередной раз клонится вниз.

— Нет, господин, — он встрепенулся, выпрямляясь. — Справлюсь.

Ночь окутала нас со всех сторон. На небе, расчищенном от облаков, мерцали холодные звёзды. Луна серебрила вершины деревьев, оставляя дорогу в тени. Фары скользили по асфальту, выхватывая из темноты случайные дорожные знаки и редкие гнилые пни.

Мои мысли возвращались к Кременневу. От него исходила такая мощь. И неудивительно — он владеет огромным куском моего духа. Целый пласт силы, которая могла бы принадлежать мне. Которая должна принадлежать мне.

С каждым километром, что отделял нас от Екатеринбурга, я всё яснее понимал — вернусь. Обязательно. И заберу своё. Слишком долго я был слаб, слишком долго довольствовался крохами. Пора вернуть то,