Под знаком Альбатроса - Алексей Иванович Гришин

подсуетились вовремя, оккупировав самые сладкие куски богатого заморского пирога. Остальные опоздали и сейчас грызутся между собой за оставшиеся территории. Которые вроде бы и обширны, но гораздо, гораздо беднее.

Вот и приходится имперским лордам обходиться тем, что дают владения, часто невеликие, да государь император, дай Спаситель ему долгой жизни. Ну и теми золотыми ручейками, которые удается направить в свою личную казну по мере наполнения казны его величества.

На жизнь хватает, но особо не разгуляешься. А хочется, хочется большего.

Вот об этом и зашел сегодня разговор у лорда-наместника со своим советником, бароном Одли, седьмым бароном, если точно. Потомок некогда славного рода, впавшего в немилость у прежнего императора, он с радостью принял нынешнюю должность, надеясь в Гибернии вернуть себе славу и богатство предков.

Он молод, смел до дерзости, жаден и невероятно активен. Плюс, благодаря фамилии и семейным традициям, вхож в некие круги, традиционно столь закрытые, что попасть туда не получалось у многих самых влиятельных господ. Обратиться за помощью — да, но вот добиться доверительного разговора — ни за какие деньги.

Сейчас лорд и советник беседовали, сидя в мягких креслах в мрачной и стылой комнате, согреваемой большим, жарко пылающим камином. Жаль, согреваемой только со стороны огня, оставляя мерзнуть спину. Потому обоим вельможам приходилось кутаться в теплые пледы.

Рядом на столике — дорогое галлийское вино, фрукты, почти уже допитые два бокала.

— Принято решение о новом налоге на последователей Рима. — Лорд произнес эти слова вроде как невзначай, между делом. — Фунт в год, это же не много?

«Как же, немного! — подумал Одли. — Как будто ты сам в это веришь. Но раз просишь, разъясним».

— Фунт с мужа, фунт с жены, по фунту с каждого ребенка, а у кельтов семьи немаленькие. Плюс прежние налоги. Боюсь, это поставит ваших подопечных на грань выживания. Вы же помните мой недавний доклад?

Господин взял глубокомысленную паузу — надо же демонстрировать раздумья, основательность в обсуждении. Даже перед ближайшим человеком, который заведомо видит тебя насквозь.

— Да, вы говорили, что на острове сильны бунтарские настроения. Насколько я понимаю, теперь смута неизбежна. — Он не спрашивал, утверждал.

Собеседник только кивнул — зачем озвучивать очевидное.

— Тогда… мне тут пришла идея… если так, то можем ли мы воспользоваться ситуацией? Я имею ввиду, что раз предотвратить бунты невозможно, то надо быть готовыми их подавить. Абсолютно готовыми, вы меня понимаете?

«А он далеко пойдет, этот молодой лорд». — барон усмехнулся. Мысленно! Не дай бог ляпнуть такое вслух.

Подавление бунта — это грабежи, конфискации в казну, от которых кое-что можно отрезать и себе. И взятки. Богатые. Потому что именно от лорда-наместника будет зависеть размер и грабежей, и конфискаций. Но все это только в том случае, если бунт будет подавлен быстро. Не слишком быстро, чтобы господа-лорды успели испугаться, но и не слишком медленно, чтобы не возникло сомнений в способности графа Страффорда держать ситуацию под контролем. Что же, нам есть что предложить.

— То есть мы должны быть готовы, а для этого надлежит точно знать, где и когда полыхнет… но надо все хорошенько обдумать… разрешите представить предложения через неделю?

— Через пять дней, — лорд хлопнул ладонью по спинке кресла, намекая, что разговор окончен. — Надо спешить, мы не можем бросить ситуацию на самотек. И еще, гарнизона на моих землях в Ольстере совершенно недостаточно для полного контроля. Нам требуется еще одна надежная, напрочь свободная от римских последователей база. Некая территория, на которой будем только мы и преданные нам северные горцы. Некое количество кельтов допускается, но только принявших правильную веру. Лучше, чтобы это был Даблин, — на островной манер лорд-наместник Гибернии граф Страффорд произнес название крупнейшего города Зеленого острова.

Часть II

Глава 9

Жарко, душно и сыро. Очень жарко, очень душно и очень сыро. Можно бы еще сказать — невыносимо, но человек — такое животное, которое может вынести все. За деньги, разумеется. И вот за эти страдания компания платит, но ровно столько, чтобы матросы не разбежались в первом же порту.

Офицерам достается больше, поэтому у них целых два стимула держать экипаж в ежовых рукавицах. Во-первых, оплата, которая неукоснительно четко проводится в конце похода. Во-вторых — элементарный страх перед бунтом. А что, таких случаев не счесть. Стоит дать команде слабину, как тут же найдется горлопан, призывающий перейти с охраны караванов на их захват, что вроде как и прибыльней, и логичней.

Действительно, такие истории превращения добрых моряков в злобных пиратов нередки. И не беда, что все они в конце концов оканчивались рабством, виселицей, в лучшем случае нищетой — безграмотные матросы не умеют смотреть далеко.

Да им это и вредно. Попробуй каждый раз, поднимаясь по трапу, размышлять о возможности упасть с реи, быть смытым за борт штормовой волной или просто сгинуть от урагана или пиратского тесака — свихнешься к демонам. Так что живут ребята одним днем, заработанное тратят в кабаках, вовсе не думая о будущем, до которого еще надо дожить.

Примерно об этом размышлял Эймон Линч, тридцатилетний лейтенант Зеландской Юго-Восточной компании, стоя на шканцах легкого фрегата «Внимательный». Капитан изволит страдать от жары и сырости в своей каюте — вероятно, там это варево переживается легче.

Вахта в тысячный раз драит все, что можно драить, и полирует то, что драить нельзя, поскольку иного дела для матросов сейчас нет — ветер ровный, волнение слабое, можно сказать — никакое. Боцман приглядывает за этой бессмысленной работой, не забывая изредка отвешивать подзатыльники и пинки. Несильно, так, для бодрости личного состава.

Жара, духота и сырость. И спокойствие. Вот бы все плавание так прошло — лишь следи за курсом, чтобы не потерять пятерых торговцев, что везут из далекой страны Сиам олово и перец, из Цейлона — корицу и чай. Трюмы транспортов забиты медью, черным деревом и еще много-много чем, что сделает богаче и компанию, и Зеландию, и его самого.

Если, конечно, караван доберется до Амстердама.

А впереди ждут сумасшедшие широты, где шторма никогда не прекращаются, и переломный пункт путешествия — мыс, каким-то шутником названный мысом Доброй Надежды — вот там-то будет особенно хреново.

Говорят, иногда в тех местах случается хорошая погода, но сколько он, Эймон Линч, ни огибал ту чертову скалу, что пятнадцать лет назад юнгой, что полгода назад уже лейтенантом, не встречал такого чуда ни разу. Всегда шторм, или глухой