Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

достал из своей небольшой сумочки маленькую книженцию. — Владыка в знак примирения шлёт тебе сей молитвенник подорожный. Полистай его, да почитай. Молитвы там собраны самые угодные Господу Богу.

Иннокентий передал мне книжечку, которая помещалась в ладони. Можно было сказать, что это произведение искусства: кожаный, четыре разных цветов камня приторочены к обложке. По центру был втиснут в кожу и обшит серебряный крестик.

И что-то было неладно в том, что мне передают. Кто пошёл на примирение? Патриарх? Да если он действительно сжёг те самые письма, один из дубликатов их, то будет считать, что теперь я для него лишь только раб, букашка, которую он, государь и патриарх, может раздавить одной левой. А когда подобное соотношение сил — на примирение не идут.

— Что от меня хочет патриарх? — напрямую спросил я.

— А ты не хочешь спросить, чего я от тебя желаю заполучить? — удивил меня вопросом Иннокентий.

— А у тебя есть воля супротив Патриарха? — продолжил я обмениваться вопросами.

Вот тут Иннокентий промолчал, чем ещё больше меня удивил. Логично было, если бы он сейчас сказал, что воли супротив патриарха не имеет. А если промолчал, то демонстрирует мне, что я не так уж и с врагом разговариваю, возможно, даже с союзником.

И тогда объясняется, почему Иннокентий пришёл, почему он один, да ещё и так глубоко ночью.

— Бумаги те… Это же не в единственном числе они были? И писанные рукой патриарха у тебя остаются? — сказал Иннокентий.

— С чего бы мне отвечать? Не помню, чтобы в друзьях мы с тобой были. Часто ты рыскал, как тот пёс, всё вынюхивал, чему я государя научаю, что сам говорю, как часто в церковь хожу… А потом и на кражу пошёл… — усмехался я, уже догадавшись, что именно Иннокентий и украл копии документов.

— Может так быть, что друзьями нам не суждено статься. Но я был бы для тебя союзником. Тут же главное — мне сохранить положение свое. Я знаю, что ты всегда в запасе имеешь мысли. Но не думай, что я не увидел, что и бумага была иная на этих документах, и скоропись была не моя. А это я чаще всего писал под диктовку патриаршую, — сказал Иннокентий и вновь, уже в который раз, посмотрел на книженцию.

Я не крутил в руках молитвенник. Отложил его в сторону. И, похоже, правильно сделал.

Между тем, прозвучали явно откровения. Да такие, что мой собеседник мог бы сильно поплатиться и за половину сказанного. Мне просто необходимо взять некоторую паузу на осмысление сказанного. Иннокентий шёл против патриарха.

Да, он может отказаться от своих слов и сказать, что я выдумываю. Всё-таки свидетелей этим признаниям, кроме меня, нет никого. А я, судя по всему, лицо заинтересованное, так что мог бы и выдумать небылицы. И всё равно признания выглядели слишком уж откровенными.

— Да, у меня есть бумаги. Если ты помнишь, отче, то я намекал тебе, где могу хранить те крамольные листы, что из патриарха делают предателя Отечества нашего и Церкви, — через некоторое время сказал я.

— Если и далее пособишь мне, что я буду подле государя духовником его, али твоим духовником, но с возможностью быть рядом с Петром Алексеевичем, то я помогу тебе, — сказал Иннокентий.

Я немного успокоился. Когда есть понимание мотивов, которые двигают человеком, даже если они низменные, уже можно предполагать и поступки, и мысли человека. Немного стало понятно, чего добивается гость.

— Ты должен понимать, отче, что не всё и не всегда зависит только лишь от моей воли. Но что в силах моих — всё сделаю, — сказал я.

В свою очередь Иннокентий смотрел с некоторым недоверием. У меня нет причин считать его глупым человеком. И, судя по тому, что он уже сделал, приближённый к патриарху человек начал свою игру.

Более того…

— А ведь это я могу тебя, отец Иннокентий, обвинить во всём том, что произошло. Что моего человека избили и жену мою будущую напугали, — сказал я. — Заступится за тебя патриарх? Тем более, когда узнает, что бумаги у меня.

А потом мы начали играть в гляделки, стремясь взглядами один другого покорить. Так себе игра, без явного превосходства кого-то. Вместе с тем Иннокентий, видимо, окончательно убедился в том, что перед Церковью или церковниками, я не имею страха. Разговариваю с ним как равный, а, порой, и несколько свысока.

— И как ты, некогда предавший православную веру во имя науки, можешь служить такому человеку, как Иоаким, — сказал я, несколько рискуя.

А что, если Иннокентий не из тех, кто ради науки способен предать веру и назваться будь то униатом или даже католиком? Однако я уже неоднократно замечал некоторую разницу и в общении, и в разговоре, построении фраз, когда общался с Иннокентием и с другими священниками. Да и латынь нередко он употреблял.

Игнат тоже говорил, что были слухи о предателе. Так что я, конечно, блефовал, но и для блефа были некоторые обстоятельства и предпосылки.

И оказался прав. Конечно, Иннокентий захотел сделать хорошую мину при плохой игре, но эмоции его выдали. Он откровенно боялся того, что некоторые факты его биографии всплывут.

— Смею заметить, что если со мной или с моими близкими что-то случится, то много новостей узнают люди и о тебе, и о патриархе. Я позаботился уже об этом, — сказал я, рассматривая книжку.

Ведь явно Иннокентий пришёл не мириться со мной, а попробовать сторговаться, на случай, если именно я буду одерживать верх в этом противостоянии. Причём явно он желает оставаться в стороне и заполучить при любых раскладах выгоды.

Хитро. И подобный подход ещё больше убеждал меня в том, что как бы не у иезуитов учился этот человек. Уж в любом случае каких-то легатов орден иезуитов должен на Русь поставлять, чтобы видеть, что здесь происходит.

— Отдай молитвенник. Я тебе куда как более справный подарю, — сказал Иннокентий.

Он потянулся за книжкой, но я взял ее в руки. Иннокентий попытался выхватить у меня из рук маленькую подорожную книжицу. Я резко руку одёрнул, не давая книгу Иннокентию. Стал внимательно её рассматривать, но не открывать. Руками держал именно там, где ранее держал книжку и сам священник.

— Пришёл отравить меня? — холодным голосом спросил я.

Иннокентий было дело дёрнулся в сторону двери.

— Сидеть! — громко выкрикнул я.

После подошёл к двери, засунул ключ в новомодный врезной замок, прокрутил, ключ положил в карман. В новомодный, к слову, карман. Прогрессорство от меня уже идёт и в таких мелочах.

— Итак, ты пришёл меня убивать.