Осколки будущего - Алевтина Ивановна Варава

– Что?!

– Слушай, вот зачем ты выносишь мозг?! – напустилась на Нику будущая дочь. – Поиздеваться захотелось, считаешь, мало мне?! Или ему теперь всё можно, а я только плечами пожимай и «ну, ок» говори, если, ясен пень, мы останемся парой и Соня родится, что бы ни случилось? Ты на фиг меня в это носом тыкаешь именно сейчас?! – перешла она на яростный крик.

– Прости, – прошептал Ника, отступая и закрывая рукой рот. – Прости. Тебе придётся. Конечно, тебе же придётся. Наверное… потому её и выдали за дочь Анжелы. Ты не сможешь после такого… Господи, какой кошмар! Ждать, как судного дня, часа, когда… когда нужно будет позволить… словно девка, допустить к себе… а потом носить ребёнка, зачатого так кошмарно… Господи боже мой… Может, есть другой выход?

– Прекрати её накручивать! – оборвала Аня. – Мы представления не имеем, что валькирия наплела Лапочке, что с ним происходило там всё это время. Он попал в ужасную ситуацию.

– Это я попала в ужасную ситуацию, а не твой Лапочка! – просвистела Тина.

– Измену ничто не может оправдать, – холодно обронил Ника.

– Его заколдовали, это не измена.

– Может, психологическая защита сработала? – предположила Мэри-Лин. – Он мог неосознанно внушить себе, что насилие осуществляется по доброй воле.

– И спокойно кувыркаться с любовницей? – скривилась Евгения Витальевна. – Удобно.

– Она не любовница! – возмутилась Аня. – Он же сказал, что это не нравится ни ему, ни ей!

– Ну зашибись оправдание, – закатила глаза учительница английского.

– Лапочка любит Тину больше всего на свете, – упрямо сказала принцесса Авелилона.

– Любит Тину? – выдохнул Ника. – Мы застали его в постели с врагом!

– Мы не знаем, что было там за эти пять дней. Пока Тина занималась спектаклем, – ядовито присовокупила Аня.

– Ну это лишь Эрру и сама Габриэлла знают, – развела руками Бэлла. – Возможно, стоит спросить?

– Ну нет! – гаркнула обманутая невеста. – С этой сладкой парочкой никаких переговоров не будет. Или я за себя не отвечаю.

– Попробую погадать, – предложила Натали. – Но, скорее всего, потребуется длительная связь с реальностью. А мы не представляем, насколько валькирия опасна. Теперь, когда в курсе, что мы охотимся на неё.

– Кое-кто ещё может знать, что там за хренотень случилась, – включилась в дискуссию Смерть. – Призраки в коридоре, – пояснила она, – бдят уже не один день, судя по тому, как оголодал котище.

К счастью для эстетической стороны допроса, кот взялся жевать тела мёртвыми. Так что у фантомов, которых забрала, но доставила вместо Чистилища в днепропетровский парк Смерть, были лишь проломленные бюстиком последнего воплощения бога русов головы – у бабушки затылок, у деда – лоб. Старичок и старушка уже пообвыклись в своём новом состоянии, да ещё и истосковались по общению – им столько всего хотелось рассказать, а оба оказались невидимы и никем не замечаемы. Так что на вопросы канонического мрачного жнеца с косой призраки отвечали даже с энтузиазмом: наконец-то в их смерти начало происходить хоть что-то понятное. Плюс можно всласть посплетничать.

– Вломились к нам, покуда мы с дедом на дачу уехали картошку копать, – сообщила убитая пенсионерка. – Молодёжь нынче ленится, помощи не дождёшься. Внучата наши занятые все, дети занятые. Ну мы с дедом вдвоём и справляемся. Так что застряли там с середины августа. А третьего сентября трубу прорвало, дед давай чинить – течёть и течёть. Ну мы всё перекрыли – и за инструментом поехали. Грязные – страсть, решили дома заночевать. Приходим, токмо всё положили, Барсика выпустили – слышим, шум наверху. Я говорю деду: в милицию надо звонить. А дед, дурак, схватил грабли, что мы прикупили вместе со смесителем новым – и по лестнице, да ещё и зовёт. Ну эта окаянная и выскочила. Хвать вождя с тумбы, и не стало моего деда. Я в крик, а она и мне голову проломила. Мы одурели совсем, покудова не поняли, что померли. Эти нас уж и не видали. Ну своими делами заниматься дальше в нашей спаленке.

– Девка-лиходейка хворая была, за ней нехристь чёрный смотрел, – подключился призрачный старичок. – Выхаживал её ещё пять дней, и, по всему видать, давно. Девка по ночам дурниной орала, да и днём заговаривалась. Но нехристь сказал, что она оправилась ужо, а ему, дескать, пора. Убивица в слёзы. Такую сырость развела, а он ей ну твердить, что нет её вовсе. Что тут усё не прошлое, а потёмкинская деревня. Ишь как нехристь в досоветской-то истории подкован, где только в своих Африках колдунских про князя нашего слыхивал…

– Да что ты заладил со своим князем?! – рассердилась призрачная бабка. – Не любит у меня дед всего этого, что с запада понаприехало, – доложила она, – страсть как не любит.

– Развалили Союз! – выкрикнул фантомный старичок.

– Что ещё за чёрный нехристь? – вмешалась в рассказ Жаклин.

– Да папуас, – разъяснила бабка.

– С пальмы слез, штаны натянул – и давай вламываться к советским гражданам, как к себе домой! – заругался дед. – Сталина на них нет!

– Не отвлекайтесь, – попросила Смерть.

– Прости, мать, – спохватилась бабка. – Ну вот, говорил он этой рёве, мол, может он ничего и не делать вовсе, одно никакого влияния. Токмо, говорит, когдысь евойная проекция тоже уверенная была, что она – с реальности по декорациям шлёндается, а как не сделала бы, что малютка попросила, так и не было бы её у него. Вот потому он тут в сырости с убивицей и вошкается.

– И давай её колдовству своему африканскому обучать, – подключился дед. – Волоса ей резать, амулеты плести. А потом к венцу её обрядил – и пошли они в церкву.

– К ночи привели к нам юношу, – объявила бабка. – Не в себе был, опоили чем-то.

– И устроили тут Содом и Гоморру! – гневно припечатал дед.

– Дурень, не про то! Да и венчанные они, – замахала руками бабка. – А нам негоже с тобой, старым, было в альковные дела чужие соваться. Но что уж, – в лице призрачной старушки появилось что-то лукавое, – одно померли.

– И папуас этот бесстыжий глядел, как девка пацана оприходовала, – отчитался дед. – И поучал её, как ребёночка понести поскорее. Срам! А потом сгинул папуас к лешему.

– Пацанёнок, как очнулся, ну голосить да ругаться, почём свет, – сообщила бабка. – А она его повязала чарами заморскими и отколотила ещё. Очень серчала, винила в бедах своих. Много наговорила, а потом снасильничала, как нехристь учил.

– Срамота! – всплеснул руками дед.

– Пацанёнок затужил, присмирел. Лежит, в потолок смотрит. А она рассказывать… Страстей ему всяких насочиняла. И выходит по-еёшнему, что один друг у ней во всей жизни – папуас африканский. И так говорила, сердешная, что даже мы с дедом её пожалели, хоть она наша убивица. Ребёночек, говорит, ей надобен, чтоб подрос да нехристя попросил её отыскать и выручить. А как он о ней узнает, так она сразу придёт