Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

— Ago vita iterum,[140] — шепотом произнесла я. Лист всколыхнуло мое дыхание, а на поверхности лужицы появилась слабая рябь.

Ничего не произошло. Ветер снова растрепал мои волосы, но я не обратила на это внимания, продолжая буравить взглядом землю. Возможно, моя латынь была недостаточно чистой. Нажав на пораненный большой палец, я выдавила еще несколько капель крови и снова произнесла заветную фразу.

Лист задрожал сильнее и стал медленно разворачиваться. Пожухлые, сухие края начали выравниваться и зеленеть, и вскоре передо мной лежал яркий, живой, как будто только что сорванный с ветки лист.

От созерцания этого чуда меня отвлек шум, донесшийся со стороны обелиска неподалеку. Обернувшись, я увидела юношу, который смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

Глава третья

НИКОЛАС

Я мог бы сказать, что пришел на кладбище в поисках своего прошлого или из-за того, что расчувствовался, но на самом деле мне просто хотелось сбежать подальше от своей ненормальной мачехи.

Мы обедали в уютной гостиной: я, мой отец и Лилит. Я расправил скатерть, чтобы проверить, не пролил ли я вино, а затем, подняв голову, увидел, что Лилит вновь ушла в себя. Взгляд ее был устремлен в пустоту, и она быстро произносила цитату из Библии, путая стихи.

— Ну что, Ник, с нетерпением ждешь понедельника, когда снова вернешься в школу? — спросил отец, отпив из бокала. Он разрешал и мне пробовать вино, считая, что таким образом сможет обезопасить меня от алкоголизма, хотя он и не догадывался, что я уже давным-давно — в четырнадцать лет — познакомился с этим напитком самостоятельно.

— Да уж, так же как и возможности съехать на голой заднице со склона, заросшего репейником.

— Ну, это было бы не так уж и плохо, — откликнулась Лилит и впилась зубами в кусок стейка.

— Конечно. Последний учебный год и новая школа, да еще и черте где… Лучше не придумаешь, — пробурчал я.

Она поджала с вои накачанные ботоксом[141] губки:

— Посмотри на это с другой стороны: вряд ли у тебя могут возникнуть еще какие-нибудь проблемы с общением, которых не было в Чикаго. Ты станешь таким же изгоем, и хуже уже не будет.

Не в силах сдержаться, я с грохотом поставил свой бокал на стол, разлив вино, и вскочил.

— Ник! — строго произнес отец. Он все еще не снял галстук, хотя уже несколько часов был дома.

— Отец, ты что, не слышал, что она…

— Сын, тебе почти восемнадцать, не веди себя как…

— А ей тридцать два! — перебил я. — И думаю, что если кто-то из нас и должен вести себя разумно, так это она. Ты женился на ней только потому, что она на тринадцать лет моложе тебя.

— Я тебя прощаю за эти слова, — спокойно сказал отец. Он всегда был спокоен.

— Отлично.

Взяв стебель спаржи, я перехватил его наподобие дротика и изобразил, будто протыкаю сердце Лилит. Этот раунд она выиграла, впрочем, как и все остальные. Так было всегда, тех пор как отец поддался на ее чары.

Уходя, я услышал слова мачехи:

— Не волнуйся, дорогой. Ведь для этого и существует отбеливатель.

Скрипя зубами от ярости, я распахнул дверь чулана, схватил куртку с капюшоном и, как ошпаренный, вылетел на улицу. Будь я в Чикаго, я мог бы заглянуть в «Трей-хаус»,[142] а оттуда мы с Майки пошли бы в кофейню или к нему в гости пострелять по виртуальным инопланетянам. Но сейчас я жил в фермерском доме в штате Миссури и мог скрыться только в одном месте — на старом кладбище.

Застегнув куртку, я пробирался между рядами могил и дожевывал сочный побег спаржи. Солнце уже почти село, сумерки сгущались, в вышине засверкали первые звезды. Засунув поглубже руки в карманы куртки, я направился к деревьям. Кладбище было видно из окна моей спальни, но только сейчас мне наконец представилась возможность найти могилу моего деда.

Я встречался с дедушкой лишь однажды, когда мне было семь, но он по какой-то причине оставил все свое состояние мне. Я помню, что он постоянно болел и частенько ругался с моей матерью; в чем именно он ее упрекал, я так и не понял и решил для себя, что с приходом старости у людей появляются всякие странности.

Да уж, семейка у нас та еще…

Когда мой отец женился на Лилит, они вместе принялись наводить порядок в фермерском доме, который очаровал меня своей ветхостью и тишиной. Они сорвали со стен старые обои теплых оттенков, выбросили добротную, потертую мебель, заменив все это черно-белым интерьером. Надеюсь, это внесло хоть какое-то разнообразие в их унылую половую жизнь.

Лилит целыми днями только и делала, что восторгалась домом. «Да здесь все располагает к писательскому творчеству!», «Ой, мой милый, как он мне нравится! Ты только посмотри, что за вид!»… У меня больше не было сил выносить эти притворные речи, так как на самом деле — я прекрасно это знал — мачеха жалела, что теперь ей некуда носить роскошные платья стоимостью больше трех сотен баксов.

Но худшим было то, что отец каждую неделю на четыре дня улетал в Чикаго, чтобы встречаться с важными клиентами, а меня оставлял в этом захолустном городишке, где единственным развлечением были посиделки в «Королевской сыродельне».

Утешало меня только то, что жить мне здесь оставалось всего несколько месяцев — до момента окончания школы. Ведь я пропустил всего один месяц выпускного класса, поэтому имел все шансы получить аттестат.

Я шел напролом через лес. Я и так с трудом мог отличить дуб от ясеня, а сейчас, во тьме, деревья и подавно слились в одно зловещее пятно, кишащее белками, жуками. Жутко квакали лягушки, от опавших листьев, которые хрустели под моими ногами, исходил запах плесени. Несколько раз я чуть не упал, но, вовремя вытянув вперед руки, сумел схватиться за ствол ближайшего дерева. Несмотря на все это, мне здесь нравилось. Лес напоминал мне детство — то время, когда я ворошил на заднем дворе листья, собранные в кучу, а мама подбрасывала их, и они плавно опускались на землю. Она говорила, что это маленькие пикирующие самолетики, в которых сидят жуки, и…

Я не захотел оставаться в Йелилане, где все напоминало мне о маме и о том, о чем лучше не думать. Я блуждал по дому, надолго останавливаясь перед каждой дверью; заходя в кухню, я