Эхо 13 Забытый Род - Арий Родович

не отказался, нас никто не примет к другим аристократам. Бюрократия. Все давно махнули рукой на Белозёрских, а он всё ждёт. Ходит в своём костюме, работает в полях, помогает женщинам. В бой, конечно, не лезет — силы нет. Но верит, что господа вернутся.

А мы знаем: жива лишь маленькая госпожа, Ольга. Её забрали в интернат. И хоть Иннокентий и твердит, что род восстановится, мы понимаем — какая из девочки из интерната хозяйка? Откуда у неё деньги на восстановление поместья и содержание двухсот человек? Всё, что зарабатывает дворецкий своим трудом, он вкладывает в поместье. Мы же — в деревню. Что-то удалось поднять, но всё равно беднота.

Еду в основном вымениваем на урожай. Мужики иногда приносят мясо — охотятся на тварей возле зоны. Но парня я здесь не найду. Всех молодых давно пожрали. Что мне теперь, девкой сидеть? А ехать в город за социальным жильём — и для чего? Чтобы в трущобах стать шлюхой? Подруга моя уехала так. Стала шлюхой. Жива ли сейчас — не знаю. Может, перебралась в город, а может, уже в земле. Она без принципов была. А у меня мать старая, отец старый. Я единственная дочка. Не могу их бросить.

Так и живём. Без электричества, с водой из колодца. Библиотека ещё сохранилась, монстрам там делать нечего было. Я читала книги про рыцарей, принцесс, про времена, когда люди махали мечами и драконов били. Вот и мы живём, будто в том веке. Хотя стоит пройти двадцать километров — и начинается нормальная жизнь. Но нам туда дороги нет.

Я вышла из избы. Деревянный дом, старый, весь в трещинах. Говорят, в других деревнях уже начали ставить каменные, перестраивать, делать по-новому. А мы всё ещё живём в брёвнах.

Шла по дороге — и вдруг навстречу парень. Молодой, симпатичный, видно сразу — не наш. На мне платье, ещё материнское: хлопок крепкий, но старое, в заплатках. А он — в джинсах, в футболке, чистых, почти новых. Я даже рот приоткрыла: будто принц из книжки.

Из-за поворота выскочил второй:

— Косой! Подожди меня, я, это, поссал наконец!

Тоже молодой, но уже не такой… с виду простак, да ещё и мерзковатый. Тот первый — высокий, черноволосый, статный, почти моего возраста. Лицо — красивое, хоть и со шрамом. Сердце ухнуло: неужели, это он?

Он идёт прямо ко мне, улыбается:

— Слышь, девчонка… Меня Витя зовут. Мы тут потерялись немного. Из трущоб ушли. Хотим, может, тут обосноваться. Как бы нам со старостой поговорить?

Я стою, заикаюсь:

— Меня… Катя. Староста… дальше, он сейчас, наверное, на поле. Давайте я покажу дорогу.

А сама думаю: неужели судьба? Неужели он — тот, кто вытащит меня из этой жизни?

И тут подлетает его дружок, чешет грязными ногтями яйца и бросает:

— Да чего ты с этой шлюхой разговариваешь? Идём старосту искать! Нам староста нужен.

Фу… Отвращение передёрнуло меня. Но Витя лишь усмехнулся и остался рядом.

— Слышь, завали хлебало, — бросил он своему дружку, — не видишь, прекрасная леди согласилась показать нам дорогу к старосте.

Тот заржал громко, хрипло, будто свинья хрюкнула, а Витя засмеялся мелодично. Его смех звучал иначе — мягко, почти благородно. На миг даже показалось: неужели он аристократ, скрывается под личиной простого парня, а того держит при себе для маскировки?

— Да-да, я отведу вас, — слова сами сорвались с моих губ. — Тут недалеко, минут пять — семь ходу. Следуйте за мной.

— Бл*дь, опять ходить… — недовольно проворчал его друг.

Я передёрнулась ещё сильнее. Ненавижу маты. Они уродуют речь, словно у человека слов больше нет. Можно же сказать «блин» или хоть «чёрт»… а он всё одно и то же.

Витя сразу отвесил ему подзатыльник:

— Слышь, хватит! Ещё и запугаешь девочку. Она тогда вовсе нас никуда не поведёт.

Он повернулся ко мне, глянул с улыбкой, и у меня сердце пропустило удар от этого:

— Правда ведь, Катя? Покажешь нам дорогу?

— Да, да, Витя… покажу, — торопливо ответила я, чувствуя, как горят щёки.

Я пошла впереди, а они позади. И тут я услышала, как его друг заговорил:

— Слышь, а не чё такая Катька? Бидоны ничё такие… Я б ей вдул. Если чё, я после тебя.

Я вся сжалась, щеки загорелись. Но Витя повернулся к нему и резко бросил:

— Завали хлебальник.

Ох, как красиво он это сказал. Даже такие грязные слова — и то прозвучали у него так… будто специально, чтобы заткнуть этого придурка. Голос уверенный, твёрдый, совсем как у благородного.

— Сейчас попалишь нас. Что потом, блядь, боссу скажем?

Босс… Я даже остановилась на секунду. Босс? Ага, точно. Наверное, какой-то аристократ. Вот оно что! Наверное, босс — это не какой-то их главарь из трущоб, а настоящий господин, который хочет помочь нашей деревне скрытно. А Витю и его друга он просто отправил как бы в роли беспризорников, чтобы никто не догадался.

Да-да! Именно так в книжках было: благородный аристократ и его верные дружинники, которые под видом простых странников помогают таким, как мы.

— Да ладно, забей, Косой, — ухмыльнулся тот. — Чё ты паришься? Всё равно же знаешь, чем закончится.

— Я сказал, хлебало завали! Если она услышит и поймёт, нам жопа. Потом сам будешь с боссом разбираться.

Я украдкой улыбнулась. Вот, вот же оно! Видите? Даже ругается он так, потому что вынужден играть роль. Ему приходится прикидываться грубым, чтобы не выдать себя. Но на самом деле он… Благородный. Настоящий. Прекрасный.

А я? Я просто шла и молилась, чтобы они остались у нас в деревне. Чтобы именно Витя остался. Ведь он же явно не простой. Это судьба. Это как в книгах.

Мы подошли к дому старосты, и я заметила, что Геннадий Петрович уже стоял во дворе, собирался идти на проверку — то ли к полю, то ли по хозяйственным делам. Я поспешила первой:

— Доброе утро, Геннадий Петрович!

Он прищурился, улыбнулся краешком губ, кивнул мне в ответ:

— И тебе доброе утро, Катенька. Чего так рано бегаешь?

Я смутилась и шагнула в сторону, пропуская Витю и его друга:

— Да вот… это Витя и его товарищ. Хотят с вами поговорить.

— Понятно, — староста перевёл взгляд на них и слегка нахмурился. — Ну что ж, давайте, молодые люди, отойдём, обсудим. По какому вопросу?

— Знаете, Геннадий, — начал Витя, уверенно, будто репетировал, — мы хотели бы у вас пожить…

А я уже не слушала.

— Я пойду на поле, — торопливо сказала я, будто оправдываясь.

— Иди, Катенька, иди, — кивнул староста. — А если по