И грянул град - Лориана Рава

На суде произнёс вводную речь Асеро, кратко изложив то, что узнал за менее чем два дня в деревне. Потом он вызвал Птичьего Когтя, и тот рассказал о сомнительной теории отбора наилучших и о порядках в школе, где поощрялось издевательства сильных над слабыми, а мальчиков над девочками. Поначалу он, правда, не думал, что учитель это поощряет, а не просто не вмешивается.

Птичий Коготь рассказал и то, о чём Асеро не знал до этого:

-- С детства я ненавидел инков, и причину этого вы знаете. Потому я с жадностью впитывал всё, что говорилось против них, и с интересом слушал Тапира у него дома, но однажды я понял, что с ним мне не по пути. Я мечтал бороться против инков, и он обещал помочь мне связаться с теми, кто борется, но только на одном условии. Я должен был назвать свою мать шлюхой.

Какая-то женщина в толпе громко ахнула, видимо, это и была его мать. Вслед за ней ахнули и другие.

-- Даже зная о своём происхождении, я не мог пойти на это. До того он говорил, что шлюхи заслуживают всяческих унижений, что каждый вправе овладеть ими силой, что надо их нагими водить в назидание остальным... Я не мог согласиться, что моя мать этого заслуживает, и отказался осуществлять свою мечту о борьбе такой ценой. А потом я услышал, что Тапир всех женщин считает шлюхами, потому что даже те из них, кто невинен телом, непременно мечтает о разврате в душе. Мужчинам он тоже такое приписывает, только для них это не считает позорным, -- было видно, что юноша очень смущён, рассказывая о таком. -- Но откуда ему знать, что у кого в мыслях творится, Тапир не колдун вроде? В общем, верить я ему перестал. А потом, когда избили Фасолевого Стебля, а Тапир отсутствовал, меня мать к нему в дом послала, мол, не надо ли помочь как-то, даже о безумных заботиться надо... Ну, в общем, поговорил я с ним и понял, что Фасолевый Стебель умом здоров и что Тапир на него нарочно своих верных учеников натравливает, чтобы те его били, и он был покорен. Тогда я Тапира просто возненавидел, но ненависть скрыл, так как боялся, что со мной как с Фасолевым Стеблем может быть, или того хуже, так что он мне относительно доверял, а я, пользуясь этим, хотел помочь ему бежать.

Тут Тапир вмешался:

-- Вы слышали, мой подопечный бежать собирался, а этот ему собирался помочь. Они в открытую признаются в преступлениях!

Асеро ответил:

-- Учитывая, что ты обращался с Фасолевым Стеблем как с рабом, ему этот несостоявшийся побег нельзя поставить в вину. Но сейчас ответь, действительно ли ты проповедовал теорию отбора лучших и поощрял издевательства сильных над слабыми?

-- Скажу, что так живут европейцы, и именно они покорили весь мир, а не мы. Инки считали необходимым избавляться от сильных, активных и предприимчивых, а это цвет нации, на которой основывается её могущество. Разве люди вроде Колумба или Писарро не возвысили Испанскую Корону? А при инкской власти таких бы казнили за изнасилование или какой-нибудь пустяк в этом роде.

-- Ничего себе пустяк.... -- выдохнул Асеро. -- Если я правильно понял, чтобы отобрать лучших, надо этим самым лучшим дать возможность ломать жизнь остальным?

-- Если тебя это так беспокоит, значит, ты стал инкой незаконно, ведь получается, что ты не лучший.

-- По счастью, сегодня уже не ты меня судишь, а я тебя. А теперь даю слово Фасолевому Стеблю.

-- Ему нельзя, он не имеет права свидетельствовать, будучи душевнобольным.

-- А я считаю его здоровым, и уверен, что это подтвердят лекари в Кито.

Смущённый Фасолевый Стебель вышел и стал говорить. Он рассказал всё, что знал о смерти своих родителей, добавив, что хоть у него и нет доказательств причастности к этому лично Тапира, но он уверен, что убийцы не могли доверить опекунство над ним случайному человеку, значит, Тапир, как минимум, обо всём знал. Рассказал также, что тот грабил его, забирая его паёк, и порой заставляя работать на его огороде под угрозой избиения. Сказал также, что тот не лично бил его, а поручал Золотому Луку или другим, кто ему верен, но их всегда было больше одного, так что шансов у него не было.

Всё это, разумеется, записывалось в протокол. Асеро с ужасом думал, как можно настолько не интересоваться своими сыновьями, чтобы позволять им избивать вдвоём-втроём одного. Или учителю настолько доверяли в вопросах воспитания, что если он сказал бить, то значит, ему виднее? Но это было ещё не самое ужасное из услышанного в тот день.

Фасолевый Стебель начал мяться и краснеть, когда вопрос зашёл о Мышке. Отрицать, что между ними что-то было, он не мог, но в то же время и рассказать как есть ему тоже было неловко. Тем более что Тапир, как ему ни затыкали рот, вводил юношу в смятение неловкими вопросами, намекая, что они, мол, с Мышкой не просто хотели обсудить в лесу план побега, а якобы собирались там предаться плотским утехам. Юноша краснел, то ли от наглости предположений, то ли от того, что те имели под собой какую-то почву. Асеро подумал про себя, что даже если последнее и было правдой, он не мог сильно осудить беднягу. В конце концов, разве он виноват, что его лишили права вступать в брак по закону? Как можно аккуратнее подбирая слова, Асеро сказал:

-- Даже если допустить, что между Фасолевым Стеблем и Мышкой что-то могло быть, как это оправдывает дальнейшее насилие над Мышкой со стороны Золотого Лука и избиение Фасолевого Стебля?

-- Да так, что если Мышка шлюха и вдобавок изменила Золотому Луку, то насилие над ней ? не преступление.

-- Наши законы считают иначе: если имело место несомненное насилие, то это преступление вне зависимости от репутации женщины. И да, Фасолевого Стебля тоже, по-твоему, можно избивать из-за его душевной болезни? Кстати, что ты скажешь на тему смерти его родителей?

-- То и скажу, отец повесился сам, мать умерла от горя, а я тут не при чём. Было следствие, которое установило именно это. Понятно, что если сын душевнобольной, то и отец был склонен к чему-то такому.

-- А почему если ты считал юношу душевнобольным, ты заставлял его на огороде у себя работать под угрозой избиения? Почему забирал у него часть